ОБЩЕСТВО, ПОЛИТИКА, ВЛАСТЬ

АЛЕКСАНДР МАКСИМОВ*
*Политолог. Публицист. Обозреватель журнала “Открытая политика”. Автор ряда статей в отечественной периодике.

ОГЛЯНУТЬСЯ БЕЗ ГНЕВА

Очередной шок, испытанный обществом в связи с гибелью экипажа подводной лодки “Курск” и поведением власти не стал и, видимо, не станет лечебным, отрезвляющим, дающим хоть какую-то надежду на поворот к нашему выздоровлению. Нет никаких оснований считать, что в отношениях государства и общества перейдена некая критическая черта, чаша их терпения переполнена... Как не стали ими ни наша трагедия в Афганистане, ни катастрофа в Чернобыле, ни самолет Руста на Красной площади, ни аварии и смерти на других подводных атомоходах, ни обе войны в Чечне, ни гибель от терактов жителей Москвы, Буйнакска, Волгодонска, от обстрелов и бомбардировок мирных людей в Грозном... Общество, реагируя на очередную трагедию, гневно возмущается беспомощностью и лукавством власти, бессовестностью военных, но протест пострадавших утихает, безнадежность отнимает силы, все возвращается туда же, где мы были и пять, и пятнадцать, и пятьдесят лет назад.

Претензии людей к власти справедливы. Жесткие слова прямо в лицо высшим чиновникам от раздавленных горем жен, детей и родителей погибших выслушивать тяжело. Но в схожих ситуациях оказывались высокие партийные и государственные функционеры и в далекие брежневские, хрущевские, даже сталинские времена: случалось, что доведенные до отчаяния люди не выбирали слов, чтобы выразить им свое негодование. Власть предержащие терпели. Но и ничего в государстве не менялось. И не изменится, если общество, наконец, спокойно, без гнева не вглядится в самое себя.

Человеку, выросшему в сталинский период, трудно согласиться с утверждением, что всякий народ достоин своих правителей. Для экстремальных ситуаций (а режим Сталина — самая что ни на есть крайность) — это несправедливо и жестоко. Но в стране ведь уже давно не сталинские времена.

О цинизме и эгоизме власти знают у нас все. Когда-то об этом говорили шепотом на кухнях, теперь — открыто и везде. О том, почему наше общество не в состоянии заставить власть себя уважать, написано и сказано много. Но читают эти статьи и книги, слушают и пытаются понять историков, мыслителей относительно немногие. По крайней мере, наш главный просветитель и воспитатель — телевидение об этом молчит. Еще меньше людей способны и готовы менять себя, потому что такое трудно делать в одиночку, без пастыря, когда окружающее тебя большинство, не особенно задумываясь, живет по традициям, по инерции. Надежда мелькнула в 1991 г. с началом рыночных реформ. Считалось, что экономические свободы приведут к изменению сознания людей, и эти обновленные люди быстро подомнут под себя государство, сделают его “маленьким и эффективным”, как тогда мечталось. Сегодня видно, какая это была наивность! Конечно, рынок расковывает людей, меняет их, но не зря сказано, что человек жив не хлебом единым. Всю глубину этой истины показали нам девять послесоветских лет. Многие десятки стран столетиями живут, ничего не ведая о плановой экономике, живут в условиях частной собственности, в том числе и на землю, а государства как держали мертвой хваткой народы, так и держат их по сей день. И, что самое важное, освобождению далеко не всегда и уж, конечно, не сразу помогает даже обретение населением некоторых политических свобод. И рынок, и демократические процедуры — необходимые, но недостаточные условия для обуздания государства. Сегодня понятно, что пока общество не начнет менять себя, не будет меняться и власть, какие бы президенты, вожди и прочие руководители ни стояли во главе государства.

Первое, что всем нам надо признать: в настоящее время у российского общества такая власть, какую оно само выбрало и какую заслуживает.

Так что же делать?

Важнейшая и ободряющая предпосылка состоит в том, что в массовом сознании на повседневном, бытовом уровне есть понимание того, что мы — сегодняшние россияне, живем, работаем, строим отношения со своими же согражданами и с государством не так, как следовало бы. Есть и понимание, может быть, подсознательное, что именно в этом и заключается одна из главных причин наших бед и неспособности двинуться вперед. Более того, это понимание довольно прочно и давно укоренено в людях. Однако открыто заявить обществу об этом и поставить проблему изменения самих себя считается невозможным, а для политика — чуть ли не самоубийственным. Всякая новая фигура на политической сцене, заботясь о поддержке избирателей, прежде всего, спешит заклеймить действующую власть и объявить единственно ее ответственной за все беды. Затем обязательно отвешивает стандартные комплименты народу (в стиле “народ-то у нас прекрасный, люди изумительные” и т.п.). Получается, что мы живем в дурацком и трагическом круге: с первых своих шагов политик начинает лукавить, а люди, все понимая, принимают это как должное. Так с самого начала и закладываются основы фальшивых отношений между обществом и потенциальным лидером. Между тем, лгать народу по поводу его абсолютной замечательности есть первый признак неуважения этого самого народа.

В недавней истории были случаи, когда избранные гражданами политики говорили людям для их же пользы не очень приятные слова. Более полувека назад в тяжелейшем положении оказался немецкий народ. Германия была проклята остальным миром, поделена на части, вся страна лежала в руинах. Недавно боготворимые вожди — нацистские лидеры были судимы международным судом и позорно казнены. Страной управляли оккупанты. Наряду с подавленностью в том немецком обществе были сильны и реваншистские настроения. Тем крупнее предстают перед нами послевоенные лидеры Германии, предложившие своим гражданам единственно возможный путь к обретению личного и национального достоинства и процветанию. Предложившие и, подчеркнем это, в жесткой борьбе отстоявшие его.

Экономиста Эрхарда, сначала министра, а затем канцлера, волновало, прежде всего, состояние человека и уж потом экономики и государства. Он назвал однажды трагичными признаки того, что на каком-то этапе реформ немецкий обыватель, которого он настойчиво называл гражданином, стал “безропотно либо подчиняться всемогущему государству”, либо “бездумно растворяться в коллективизме”. Ценность, достоинство и активность личности, приверженность гражданина праву самому определять свою судьбу — на приоритете этих принципов строилась вся архитектура того, что стало потом (и довольно скоро!) “немецким чудом”, не только экономическим. “Сейчас самое главное — подумать о своей совести и остановиться, бросить вызов всемогуществу государства...” — так говорил этот государственный деятель (Л.Эрхард, “Избиратель”, 1 июня 1952 года). Проблема изменения сознания каждого гражданина и, таким образом, изменения того, что называется массовым сознанием, была среди его главных забот и он открыто говорил об этом со своим народом, предъявляя народу (мыслимое ли у нас дело?!) претензии.

Посмотрим критически на себя. Разве не трагично, что общество вот уже полтора десятка лет после советской несвободы позволяет власти бессовестно лгать и терпит эту ложь ежедневно? Твердо и неуклонно требовать от власти правды — первое и непременное условие здорового взаимодействия с ней. Отнюдь не случайно очень неплохо работающего американского президента совсем недавно чуть ни вышибли из Белого дома не за шалости с практиканткой, а за неправдивые показания по этому случаю. А мы, похоже, уже смирились с изолгавшимися в связи с подводной лодкой вице-премьером и адмиралами. И все это на фоне страшной реальности — гибели 118 военных моряков.

Разве не трагично, что общество молчит, то есть фактически мирится с тем, что вот уже больше года каждый месяц-полтора страна теряет в Чечне только убитыми столько, сколько погибло на ПЛ “Курск”? Разве не страшно, что непрекращающиеся трагедии десятков, сотен семей, теряющих мужей и сыновей, фактически оставляют общество безучастным и безвольным? Вспомним, как нетерпеливо ожидали у нас реакцию американского общества на вероятные потери в войсках после начала военной операции НАТО в Косово: “Вот когда пойдут гробы из Европы в Америку, общественная поддержка военной акции в Югославии прекратится!”. И правильно у нас думали. Но гробы не пошли именно потому, что то общество дорожит жизнью каждого из своих граждан и добилось от государства столь высокой степени безопасности военнослужащих, какую мы и увидели. Нашим людям надо понять, что на самом деле цену жизни человека, и в сегодняшней России в том числе, определяет не государство, а именно общество. Оно никак не менее ответственно за гибель своих солдат, чем государство.

Разве не удручает, например, что общество удовлетворилось мерами (помнят ли о них?!), которые были применены к виновным в гибели от недоедания солдат на острове Русском? Разве общество добилось гарантий неповторения подобного? Желают ли понять наши люди, что граждане Норвегии, Голландии, Греции, крупных западных стран давно добились того, что их солдаты и офицеры будут накормлены, экипированы и оснащены всем необходимым, включая достойное жилье, независимо от колебаний общих ассигнований на армию? Денег может не хватать на пушки, но не на содержание и безопасность личного состава. И только так должно быть и у нас, если мы сами себя уважаем. Сначала — человек, потом — все остальное. Иного не должно допускать прежде всего общество, постоянно, а не эпизодически после катастроф, держа власть в напряжении.

Примеры из этого ряда можно продолжать бесконечно. Не будем здесь касаться многих других сторон жизни, где обществу, людям также не грех посмотреть на себя критически.

В послании президента Федеральному собранию немало сказано о необходимости развития институтов гражданского общества. Сам Путин в беседе с журналистами из Индии заявил о своей приверженности “просвещенному либерализму”. Но все это лишь слова, по крайней мере, пока. На деле президент заботится об укреплении государства, понимая под этим централизацию власти, восстановление исполнительской вертикали, обо всем что угодно, но не о развитии общественных структур, взаимодействующих с властью и воздействующих на нее.

То, что российское государство (практически все его институции) нуждается в капитальной модернизации, сомнений не вызывает. Но значит ли это, что создаваемая новая административно-командная система (пусть и без экономики) может стать жизнеспособной? Очень похоже, что кремлевская команда в это верит. Перед ней — последствия расхлябанности предыдущей администрации, перед ней — очень сложный пример президентства Ельцина. Причины нынешнего плачевного состояния страны легче всего отнести к недостаточной, как кажется, жесткости первого президента, к недопустимой, как кажется, вседозволенности масс-медиа в отношении его персоны. Поэтому и решили сегодня, что авторитет главы государства должен быть поднят на должную высоту. И вот уже все чиновники называют президента не иначе, как по фамилии, имени и отчеству, вот уже лишь избранные журналисты имеют к нему доступ, вот уже (как быстро!) многие начали смотреть, думать и говорить особым, верноподданническим образом. В интервью “Известиям” (2 октября с.г.) глава ВГТРК О.Добродеев так описывает встречу В.Путина с родственниками моряков ПЛ “Курск”: “В зале было сидеть очень тяжело, атмосфера гнетущая, духота страшная, как это Путин выдержал, не понимаю”. Очень показательна эта забота о лелеемом врачами, поварами, квартирмейстерами, охранниками и карманными журналистами, физически и психически совершенно здоровом 47-летнем спортсмене-дзюдоисте. Все бы ничего, если бы в том же зале не было лишенных всего этого, отчаявшихся, угнетенных горем жен и родителей погибших подводников.

Ясно, что насадить внешние атрибуты авторитетности (культа) нетрудно, но ясно и то, что ничего хорошего это не принесет. Тревожно, что Кремль фактически демонстративно не желает относиться с уважением к общественному мнению (например, в случае с вызывающим поведением министра печати в деле Мост-Медиа). Трагично, что новый президент находит пристойным дразнить своих граждан, допуская возможность возвращения мелодии сталинского гимна, принимая в президентском кабинете развязного ксенофоба – редактора оголтелой газеты, предлагая работу телевизионщику, сделавшему себе имя на изощренном хамстве.

Неразборчивость в выборе политических союзников и сотрудников, эта всеядность не имеет ничего общего с целями гражданской консолидации, она аморальна и разлагающе влияет на общественную мораль, на здоровье общества в целом. Чем дальше, тем больше крепнет уверенность, что нас, общество, “воспитывают” на подобных примерах, нам указывают наше место: сидеть и помалкивать. Насаждение культа, создание главе государства особо приятных условий в работе со СМИ есть нечто иное, как внедрение в жизнь институтов и правил антигражданского общества, и такой процесс очень опасен.

Если президент и его команда полагают, что оздоровление можно проводить этапами (сначала приведем в порядок государство, а потом займемся демократией), то это печально. Значит, у власти поверхностно образованные люди, значит, в Кремле продолжают царствовать политтехнологи. Но на технологиях можно выигрывать выборы, оздоровить же общество и государство и дать толчок движению вперед — невозможно. Максимум, на что можно рассчитывать, действуя без опоры на общество, — начать приближение (не более того) к советскому уровню управляемости всей госмашины. Но в этом случае, конечно, ни на какое уменьшение коррупции, воровства, общественной пассивности населения и равнодушия к реформам надеяться не придется. Как не придется рассчитывать и на прорыв в экономическом развитии. Так неужели столь убога цель новой администрации?!

Та же послевоенная Германия с самого начала реформировала себя системно, не ограничиваясь только лишь экономикой и строительством нового госаппарата. В центре внимания немецких политиков тех лет находился только что избавившийся от тоталитарного режима человек, поэтому главной заботой лидеров было формирование у людей нового миропонимания, формирование нового общества. Всем было ясно, что без этого ни эффективной экономики, ни эффективного государства не создать.

Понятно, что проводить прямые параллели между послегитлеровской Германией и послегорбачевской, и тем более послеельцинской, Россией нельзя. Немцы тотчас после освобождения с помощью победителей-оккупантов решительно избавлялись от нацизма, в нас же (в людях, во всем, что их окружает) и теперь все еще масса советского. Однако и нам уже пора всерьез, не декларативно, озаботиться состоянием человека и общества. Начать эту работу способен только политик, пользующийся широким доверием у населения. Таким, какое имел Ельцин в 1991 г. (и он воспользовался им, начав рыночные преобразования), и какое было оказано Путину в гораздо более благоприятных, нежели Ельцину девять лет назад, условиях. Причем, в силу объективных причин, поддержка, которой пользуется Путин сегодня, имеет более устойчивый характер. Похоже, однако, что нынешний президент России этим шансом не воспользуется. Ведь для того чтобы вступить в серьезный диалог с народом и конструктивно продолжать его, меняя отношение людей к обществу и государству, придется менять и саму суть (не обязательно форму) власти. И вот тогда не рядовое население, а властвующая бюрократия вынуждена будет встать на путь динамично (а не вяло, как на радость власти это пока происходит) формирующегося гражданского общества. И это повлечет за собой именно принципиальную политическую борьбу, а не ее суррогат — борьбу между партиями, подавляющее большинство которых озабочено лишь охранением (укреплением) существующих порядков.

Какой может быть реакция общества на критику в свой адрес и на одновременное приглашение к совместной работе? Сначала осторожной, затем по мере обретения нового качества доверия (а оно неизбежно возникнет) все более позитивной. Ведь все подлинно здоровое непременно найдет отклик в людях, какими бы историческими путями и как долго они к истине ни продирались. Это совершенно доказано опытом немцев, японцев, южных корейцев, жителей Гонконга, народов Балтии, Восточной Европы...

Итак, добиться самоуважения и, следовательно, добиться уважения со стороны власти — неотложная двуединая задача российского общества. Помочь обществу в этом — такую работу рано или поздно кто-то из наших сограждан на себя возьмет. Он и станет подлинным Реформатором.

 

"ПОСЕВ" № 11 2000
posevru@online.ru
ссылка на "ПОСЕВ" обязательна