ОБЩЕСТВО, ПОЛИТИКА, ВЛАСТЬ

РОМАН РЕДЛИХ

ЗАМЕТКИ О ДЕМОКРАТИИ XX ВЕКА

В Англии Гоббс утверждал безусловное личное равенство всех граждан и поэтому считал создание политических партий опасным и вредным. Тем не менее, разного рода партии вырастали вокруг примирившихся с разномыслием городских республик, и вокруг монархических тронов.

По мере того как с распространением демократических выборов партии проявили себя как силу, решающую их конечный исход и, следовательно, состав парламентов, роль партийных решений в политике становилась все более важной.

В течение всего XIX века она становилась, между тем, все более плюралистичной, а образующиеся политические партии оказывались все более заинтересованными любыми, сколько-нибудь касающимися их явлениями от художественного творчества до цен на продукты широкого потребления. Представляя народу свои избирательные программы, партии научились подчеркивать не только их, но и привлекательные для избирателя требования политического момента и ориентироваться не столько на свое понимание государственных интересов, сколько на желания тех, чьи голоса они хотели заполучить.

В итоге целые слои населения стали ориентироваться на партии и закрепили этим их место в политической жизни страны. Либералы стали отдавать свои голоса сторонникам прогресса, в то время как консервативные партии упорно сдерживали так называемые “прогрессивные течения”, а социалисты всех мастей и оттенков старались добиться сочувствия все более многочисленных работников по найму.

Значение партий выросло так, что к концу XIX века они сделались решающим фактором выборов. У каждой из них сложился собственный политический профиль, отвечающий требованиям их потенциальных избирателей. Образовался целый спектр партий от крайних консерваторов до безоглядно прогрессивных сил, от монархистов до коммунистов.

 

 

ПРАВЫЕ И ЛЕВЫЕ

Спектр этот к концу века стал так богат и изменчив, что ориентироваться в нем стало трудно. Ясней и понятней оказалось разделение на консерваторов и прогрессистов, которые в просторечии стали обозначаться как “правые” и “левые”, смотря по местам, занимаемым ими на скамьях парламента. Консерваторы садились справа; прогрессисты - слева. Этот случайный признак закрепил деление любого числа партий на два основных направления.

Крупнейший русский философ Семен Людвигович Франк, уже много лет спустя, в эмигрантском журнале “Числа” напечатал в 1931 году большую статью под заглавием “По ту сторону правого и левого”, начав ее с вопроса: “А что же такое ‘правое’ и ‘левое’? и к какому из этих двух направлений надо причислять себя, какому из них надо сочувствовать?” и отвечал: “Еще совсем недавно ответ на первый вопрос был ясен для всякого политически грамотного человека, ответ на второй вопрос также у нас, русских, не возбуждал сомнений до 1917, а тем более до 1905 года. Ведь правое это реакция, угнетение народа, подавление свободы мысли и слова, произвол власти, левое - это освободительное движение, освященное именами декабристов, Белинского, Герцена, требования законности и уничтожения произвола, отмены цензуры и гонений на иноверцев, заботы о нуждах низших классов, сочувствие земству и суду присяжных, мечта о конституции. Правое - жестокость, формализм, человеконенавистничество, высокомерие власти, левое - сочувствие всем обиженным, чувство достоинства человеческой личности, своей и чужой. Колебаний быть не могло, слишком многим у нас в России казалось, что чем левее, тем лучше.

“У всякого порядочного человека сердце бьется на левой стороне”, сказал в свое время в Германии Генрих Гейне, бегло указав при этом, что анатомически “сердце бьется у него на правой”. Ибо, коротко говоря, правое считается злом, левое – добром”.

Но С.Л. Франк ошибался, думая будто “все исчезло, провалилось в какую-то бездну небытия, испарилось как дым”. Понятием “правого” и “левого” люди, вероятно, будут пользоваться и в XXI веке по той простой причине, что в нем условно выражены два основных направления, на которые удобно делить все множество политических партий. Характеристики этих двух направлений пристрастны. Они родились у левых из убеждения, будто правые, с их привязанностью к полученному от прошлого наследию, обречены на исчезновение. Прошлое пройдет.

Вера в прогресс жива и сегодня. Она - следствие наукопоклонства, заменившего среди нас поклонение воле Бога поклонением научным доказательствам и мистическим пониманием Природы. Для него лошади в диком виде, пожалуй, и созданы Богом, хоть прогрессивней было бы сказать “саморазвитием природы”, а автомобили, телефоны и прочая техника - самим человеком. Человек умен и могуч и уверенно ведет человечество к всеобщему счастью.

 

 

МНОГОПАРТИЙНОСТЬ

Когда к 1900 году чуть ли не все монархи завели у себя парламенты, некий Политик во втором из “Трех разговоров” Владимира Соловьева уверяет своих слушателей, будто объединение европейских наций в общей культурной жизни значит, что “военный период истории закончился… Замечательно, что параллельно потере собственного практического смысла, война теряет, хотя и медленно также и свой мистический ореол”. На рубеже XIX и XX вв. этот Политик думал, что сила единоличной власти будет и дальше уменьшаться, а значение парламентов, с их партиями и голосованием, неуклонно расти.

Так и случилось, хоть, несмотря на это, вскоре грянула I мировая война 1914-18 гг., в которой как правые, так и левые партии (за исключением подкупленных немецкими деньгами русских большевиков) стали на сторону своих государств. С окончанием вооруженных действий, это открыло им путь также к исполнительной власти.

Верность своим государствам тотчас же по окончании войны была вознаграждена решительным увеличением значения парламентов. С падением монархий в России, Германии, Австро-Венгрии, функции верховной власти перешли к парламентам, в которых путем голосования стал определяться как состав, так и полномочия правительства. Повсюду источником суверенитета признается формирующая государство нация.

Это ставит парламент в демократическом государстве над правительством, законодательные инициативы которого могут быть им приняты или отвергнуты, в прямой зависимости от суждений большинства членов парламента, голосующих, как правило, согласно своей партийной принадлежности. Ключ от управления государством со всеми его органами и средствами оказывается именно в руках этого большинства.

Вспомним, что уже до войны, уже к началу ХХ века политических партий стало избыточно много, что среди них, как и ныне, встречаются и гиганты, и карлики, но, по самой своей природе, партии служат главными актерами на сцене политической мысли, а если хотите, воли народа. Каждая политическая группа поэтому спешит изложить свои взгляды, объявить себя партией и получить место в парламенте.

Окрыленные либеральной терпимостью, парламенты посчитали своим долгом принимать любых депутатов, получивших должное число избирательных голосов, к какой бы партии они ни принадлежали, и дать им место на своих скамьях.

 

 

ДЕМОКРАТИЯ ПРАВИТ

В 1918 году, с окончанием I мировой войны, демократия торжествовала победу, как в победивших, так и в побежденных странах. Принятое повсюду всеобщее избирательное право давало каждому гражданину возможность занимать в нем любую государственную должность, в пределе - быть избранным главой своей республики. Все граждане стали равноправно избирать свой парламент, а парламент - правительство. Путем выборов улавливается воля большинства. Разномыслие же выражается при этом политическими партиями, противостоящими друг другу в выборе между несколькими спорными решениями, а в парламенте - между несколькими партиями.

Ну, а когда партий много, и к тому же самая многочисленная партия, составляя правительство, не имеет абсолютного большинства и вынуждена, войдя в коалицию, дать в своем правительстве место представителям других партий, разделяющих отнюдь не все ее взгляды и требования? Ведь в случае несогласия хотя бы одного из участников коалиции с тем или иным спорным решением, правительству приходится либо уступать, либо потерять большинство в парламенте и уйти в отставку. Эта процедура называется правительственным кризисом, приостанавливающим его деятельность, а затем изменяющим курс правительства.

В системе многопартийного управления оказалось, что такие кризисы неизбежны и что, боясь их, правительство становится нерешительным и слабовольным. Важнейшие вопросы остаются нерешенными, потому что угождать всем, значит, никому не угодить полностью. Демократическое правительство, а вместе с ним и сама демократия теряет от этого стабильность и способность к решительным действиям, уступая места в парламенте представителям партий, нескрываемо враждебным существующему строю и готовым свергнуть его любым способом, включая и насильственную революцию.

От прочности коалиций напрямую зависит прочность правительств. Власть большинства, оставаясь основой демократии, едва окончилась война, снова стала властью соперничающих политических партий. Партии стали делить ее между собой, вступая в сделки и создавая коалиции. Это сопровождалось трудностями в решении спорных вопросов, частой сменой правительств и невозможностью воспрепятствовать вхождению в них недемократических партий. Демократы ведь не имеют права отказать кому бы то ни было в праве распространять свои взгляды, участвовать в выборах и наращивать свою популярность среди людей, недовольных существующим строем.

Неужели демократия обречена на терпимость в отношении своих противников, а, по словам Платона, в конечном счете, строится на признании “равенства заведомо неравных граждан”? Отвечаю - “да, обречена” уже потому, что ей противопоказано иметь собственные взгляды. Демократическое правительство всего лишь исполнитель воли своих избирателей. Его задача - исполнение именно этой воли.

Воля народа (вернее его большинства) улавливается при этом путем выборов, в итоге которых она выражается в составе парламента, отражающего соответственные мнения населения, диктующего им, таким образом, свою волю.

 

 

ТИРАНИИ ХХ ВЕКА

Надежды на внутригосударственное миролюбие в первой половине ХХ века не оправдались. Попытки вручить государственную власть безукоризненной демократии и все решать путем нацеленных на компромисс переговоров повлекли за собой разочарование. Наблюдая все снова и снова повторяющиеся кризисы и бесплодность принимаемых в их поиске решений, избиратели со всей остротой почувствовали потребность в более устойчивом и властном управлении государственными делами и стали отдавать свои голоса сулящим его недемократическим партиям, обещания которых навести, наконец, порядок и удовлетворить требования народа в виде ясных и однозначных, кажущихся ему достижимыми привлекательных политических действий приносили им все больше голосов.

Так плодом терпимости европейской либеральной демократии стала угроза двух видов псевдодемократических диктатур: интернационального коммунизма и государственного национализма, названного Муссолини “фашизмом” и направленного на развитие мощи национальной государственности за счет свободы граждан и их прав создавать неподконтрольные государственной власти политические объединения.

Название “фашизм” послужило коммунистам ярлыком для любых национальных, а главное, резко антикоммунистических настроений.

Оба направления антидемократических течений имели свои особенности. Коммунисты в то время мыслили в установках своего интернационализма, охотно принимали всякого рода поддержку и финансирование и поддавались руководству из Москвы. Националисты, напротив, держались настороже, избегая какого бы то ни было чужого влияния, и враждовали с коммунистами. И те, и другие, не задумываясь, обещали удовлетворить любые требования народа и находили себе больше сторонников, склонных порицать все слабости демократического правления и готовых опереться на насилие в политической жизни.

Попытки демократических парламентов освоить в своей среде даже и известных врагов либеральной демократии националистического или коммунистического толка не вели к добру. И те, и другие составляли в них повсюду растущие силы, неспособные к добросовестным коалициям и рвущихся не к соучастию, а к захвату государственной власти.

В Италии это удалось вождю фашистской партии Бенито Муссолини в результате похода на Рим в 1922 году. Укрепившись в Италии, фашизм сделался крупнейшей политический силой в Европе, и отстроил свои партии во всех демократических государствах, соперничая, в первую очередь, с коммунистами. Недовольство демократическим управлением, с его слишком частыми правительственными кризисами и неспособностью осуществить, казалось бы, уже назревшие радикальные мероприятия, между тем, усиливалось.

В Германии в январе 1933 национал-социалистам во главе с Адольфом Гитлером в союзе с небольшой партией немецких националистов, имея лишь 41% голосов в рейхстаге, удалось путем верхушечного сговора сформировать правительство, в котором, помимо поста главы, у нацистов было лишь два министерских портфеля. Однако надо отметить, что при этом все демократические процедуры были формально соблюдены, Но при этом окончательное уничтожение демократии стало лишь делом времени. Вскоре с демократическими свободами в Германии все было кончено. Ее примеру последовал ряд других европейских государств.

Политический опыт континентальных стран Европы между двумя мировыми войнами показал, что безупречная демократия, в силу своей принципиально неограниченной терпимости, пропускает к власти собственного врага, который, отдавая словесную дань обычным симпатиям народа, назовет свою диктатуру “подлинной демократией”. Помимо призывов к такой “демократии” будущие тираны заодно выдвигают самые непритязательные идеи: “наведения порядка”, “борьбы с коррупцией”, “обеспечения территориальной целостности”, “всеобщего благосостояния”.

Политическая неустойчивость Западной Европы первой половины ХХ века, с ее поклонением идеалу полнейшей демократии, открыла дорогу фашизму, нацизму и новой мировой войне 1939-45 гг., после которой уже во второй половине того же ХХ века, произойдет глубокий, хоть и малопубличный, пересмотр действующей ныне демократии..

 

 

"ПОСЕВ" № 3 2000

posev@glasnet.ru

ссылка на "ПОСЕВ" обязательна