МОСТЫ В ПРОШЛОЕ

Торжество советского правосудия

КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВ

процесс 30 июля – 1 августа 1946

Власовцы на скамье подсудимых.

ФИКЦИЯ ПРАВОСУДИЯ

Одно из серьёзных заблуждений, препятствующих адекватной оценке Власовского движения 1942-45 гг., - в распространённом представлении о нарушении власовцами воинской присяги со всеми вытекающими отсюда последствиями. В результате московского судебного процесса 30 июля – 1 августа 1946 г. якобы состоялось признание старших офицеров Власовской армии виновными и вынесение коллективного смертного приговора “обеспечило неотвратимость наказания за совершённые преступления”.

В действительности ни предварительного следствия, ни процедуры судебного разбирательства, в общепринятом смысле, по делу генерал-лейтенанта А.А. Власова и старших офицеров ВС КОНР в 1945-46 гг. не было. В рамках фиктивного уголовного законодательства СССР имели место физическая ликвидация или принудительное этапирование в исправительно-трудовые лагеря больших групп советских граждан, выразивших свой протест против репрессивной государственной политики участием в боевых действиях на стороне противника, так как никаким другим путём выразить этот протест им не представлялось возможным. В ряде предпринимавшихся по отношению к власовцам в 1945-46 гг. мероприятий сотрудники карательных органов могли оперировать отдельными терминами типа “следствие”, “допрос”, “очная ставка”, “экспертиза”, “суд” и т. д., но это совершенно не значит, что они таковыми по существу были. Именно это не позволяет признать, что власовцы были признаны виновными и осуждены в судебном порядке, так как в СССР во второй половине 40-х гг. де-факто не существовало состязательного уголовного процесса. Предварительное следствие и судебный процесс 1946 г. по делу 12 старших офицеров Власовской армии служат этому одним из лучших аргументов.

Все следователи, представители прокуратуры, формально обязанные осуществлять общий надзор, а также члены судебного присутствия состояли в ВКП (б) и исполняли свои обязанности в соответствии с указаниями руководящих партийных органов.

Ульрих зачитывает приговор власовцам, вынесенный политбюро организации, до сих пор не признанной преступной.

В советском уголовном процессе 30-40 гг., безусловно, не реализовывались два главных принципа уголовно-процессуального права: принцип состязательности и принцип равенства сторон, без которых следствие и суд превращаются в инструмент бессудной расправы государства над обвиняемым. В соответствии со ст. 282 ч. 1., действовавшего Уголовно-процессуального кодекса РСФСР 1926 г. (далее УПК), суд имел право отказаться от дальнейшего следствия, если подсудимый соглашался с обстоятельствами, изложенными в обвинительном заключении, и признал его правильным. Один из русских зарубежных юристов справедливо замечал, что советский суд мог не принимать во внимание показания обвиняемого на суде, а вынести приговор лишь на основании материалов предварительного следствия без их проверки в суде. Согласно ст. 394-398 УПК, при рассмотрении дел о “контрреволюционных преступлениях” суд имел право придать силу судебных доказательств протоколам допроса лиц без проверки и оглашения протоколов в судебном заседании, слушать дело в отсутствии свидетелей, прекратить допрос свидетелей в любой момент или вообще не допрашивать их и т. п. Наконец, военная коллегия Верховного суда СССР (ВКВС) при рассмотрении дела Власова и его подельников руководствовалась не стремлением к установлению истины, а непосредственными указаниями И.В. Сталина и В.С. Абакумова, что подтверждается соответствующими документами. Таким образом, предварительного следствия и суда, как юридических процедур, по делу А.А. Власова и его 11 подельников не проводилось. Следовательно, вплоть до сегодняшнего дня они не могут считаться виновными в тех преступлениях, в которых их традиционно обвиняла отечественная историография, так как степень их вины мог установить только нормальный суд.

Остаётся добавить несколько замечаний к до сих пор неизвестной истории предварительного следствия по делу старших офицеров ВС КОНР и инсценированного московского “процесса” 30 июля – 1 августа 1946 г. Материалы дела занимают 29 томов, но из их содержания мы получим очень смутное представление о том, как велось следствие, как вели себя подследственные и что в действительности происходило 30 июля – 1 августа 1946 г. на заседаниях ВКВС. К концу июля 1945 г. в распоряжении следователей Главного управления контрразведки СМЕРШа генерал-полковника Абакумова находились 6 участников будущего процесса: А.А. Власов, Ф.И. Трухин, Д.Е. Закутный, И.А. Благовещенский, С.К. Буняченко и Г.А. Зверев, остальные 6 ещё пребывали в американской оккупационной зоне. Возникает вопрос: почему подготовка и проведение процесса растянулись на целый год? Конечно, некоторое объяснение может дать стремление СМЕРШа добиться выдачи всех активных руководителей Власовского движения, однако оно не является главным – кандидатуры участников процесса варьировались. В списке участников будущего процесса, представленном Абакумовым Сталину 4 января 1946 г., первоначально фигурировало имя генерал-майора ВС КОНР М.В. Богданова, но 28 марта 1946 г. он был заменён Меандровым. Совершенно непонятно, почему в перечень участников процесса попали двое малозначительных власовских офицеров: полковник В.Д. Корбуков и подполковник Н.С. Шатов, в то время как более активные власовцы генерал-майоры ВС КОНР В.Г. Арцезо и А.Н. Севастьянов, полковник ВВС КОНР А.Ф. Ванюшин и некоторые другие “судились” отдельно.

ПРОТОКОЛЫ ЛУБЯНСКИХ МУДРЕЦОВ

Все подсудимые, кроме Власова, содержались во Внутренней тюрьме НКГБ – МГБ СССР под своими фамилиями. Власов находился в одиночной камере как секретный заключённый № 31. Протоколы допросов на предварительном следствии не стенографичны. Их текст по традиции воспроизводит не подлинные слова подследственного, а их интерпретацию следователем. Отдельные протоколы выглядят очень странно. Первый допрос Власова, по свидетельству Абакумова, длился с 16 по 25 мая 1945 г. с перерывами лишь на сон и еду, однако протокол датирован лишь 25 мая 1945 г. Не менее 100 часов допросов, которые вёл начальник следственного отдела ГУКР СМЕРШа генерал-майор А.Г. Леонов, как-то “легко” втиснулись в 40 листов односторонней машинописи через два интервала.

Из протоколов допросов невозможно понять, сколько, например, раз с 16 мая 1945 г. по 8 апреля 1946 г., когда было предъявлено обвинительное заключение, допрашивался Власов. Согласно протоколу от 20 мая 1945 г., допрос С.К. Буняченко был начат в 11. 00., а завершён в 16. 00. – то есть продолжался с учётом возможного перерыва на обед не менее 4 часов, однако текст протокола занимает всего 2,5 странички, написанных размашистым почерком наискосок. Каждый ответ Буняченко почему-то подписывал разными по цвету чернилами. Если Власова начали допрашивать 16 мая 1945 г., а обвинительное заключение он получил лишь 8 апреля 1946 г., то Буняченко обвинительное заключение получил уже через 11 суток после начала допросов в Москве. За эти 11 суток Буняченко первоначально показал, что был захвачен в плен в декабре 1942 г. румынскими разведчиками, а в РОА вступил, чтобы избавиться “от тяжёлых лагерных условий”. Но уже 31 мая 1945 г. он полностью согласился с тем, что “без сопротивления сдался противнику, выдал известные секретные сведения и перешёл к нему на службу”. Вторая версия вступления в РОА выглядит далее так: “Стал на путь сознательной борьбы против Советской власти, считая это долгом перед немцами”.

На первых допросах переход на сторону противника власовцы откровенно мотивировали неприятием сталинского режима: Власов (“С 1937 г. я враждебно относился к политике Советского правительства, считая, что завоевания русского народа в годы Гражданской войны большевиками сведены на нет...”), Малышкин (“Я относился враждебно к Советской власти, считая, что Советское правительство проводит чуждую интересам народов политику, в результате чего крестьяне и рабочие Советского Союза лишены всяких прав и живут в нужде..”), Трухин (“Моих родственников репрессировали: отца в 1919 г., брата в 1938 г.”), Закутный (“На первом же допросе немцами сообщил, что должно быть сформировано антисоветское правительство, восстановлена частная собственность на землю и свобода торговли..”), Мальцев (“Вследствие своих антисоветских убеждений перешёл на сторону немцев, чтобы вместе с ними вести борьбу против Советской власти”).

На допросе 28 июня 1945 г. заявил и Буняченко: “Исключение из партии, несогласие с политикой коллективизации, осуждение в 1942 г. ... к расстрелу... вызвали у меня враждебное отношение к Советской власти и толкнули на добровольное вступление в РОА”. Но ни в одном протоколе допроса Буняченко не содержится даже намёка на участие 1-й пехотной дивизии ВС КОНР в Пражском восстании 5-8 мая 1945 г., как будто его и не было.

У нас нет прямых доказательств применения пыток по отношению к подследственным. Кроме того, к Благовещенскому, Жиленкову, Корбукову и Шатову подобные методы воздействия и не требовались. Однако целый ряд косвенных указаний на возможное применение физических истязаний к отдельным подследственным в лучших традициях сталинской юстиции в материалах следствия есть: фраза Абакумова в письме на имя Сталина, Берии и Молотова о том, что на некоторые вопросы Власов “пока отвечает” отрицательно, зафиксированные в протоколе допроса Буняченко требования следователя “говорить правду”, огромные несоответствия между временными рамками допросов и объёмом протокола и т. д.

По меньшей мере, один из активных следователей, начальник отделения следственного отдела СМЕРШа подполковник В.А. Соколов, допрашивавший Закутного, Малышкина, Жиленкова, в июне 1954 г. в возрасте 53 лет был уволен в отставку. В этот момент проходила активная чистка органов госбезопасности от скомпрометировавших себя ставленников Абакумова, расстрелянного 19 декабря 1954 г. Кстати, вместе с Абакумовым был расстрелян и генерал-майор А.Г. Леонов, не менее 100 часов допрашивавший Власова. В возрасте 47 лет был уволен в отставку из органов КГБ А.А. Коваленко (в 1945-46 гг. старший оперуполномоченный ГУКР СМЕРШа и 3-го Главного управления МГБ), в ходе предварительного следствия “готовивший” к процессу В. Ф. Малышкина, Ф. И. Трухина и др. Отставка Коваленко совпала с периодом “чистки” органов госбезопасности в рамках хрущёвской десталинизации. Кроме Соколова и Коваленко, с власовцами в 1945- 46 гг. работали и другие сотрудники следственного отдела СМЕРШ. Среди них мы можем назвать майоров Ельфимова (дело А.Т. Макеенка), Кабакова (дело М.В. Богданова), Морозова (дело личного переводчика Власова обер-лейтенанта Вермахта В.А. Ресслера), Путинцева (дела Корбукова и Мальцева), Седова (дело Жиленкова), Черепко (дело Буняченко), капитанов Симонова (дело майора ВВС КОНР С.Т. Бычкова), Огонькова (дело подполковника ВС КОНР Н.П. Николаева) и др.

КАК СОРВАЛИ ПОКАЗАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС

Мы можем лишь предполагать, какие цели преследовало столь длинное предварительное следствие. Во-первых, подготовку и проведение открытого процесса в Октябрьском зале Дома союзов в Москве, на который Абакумов предложил в письме от 28 марта 1946 г. Сталину и Жданову допустить “ограниченный круг лиц из числа командного состава Вооружённых Сил СССР по специальному списку”. Во-вторых, отслеживание возможных сохранившихся связей власовцев в Красной армии. В-третьих, проведение оперативно-розыскных мероприятий на материалах предварительного следствия и пресечение активизации власовских кадров в американской и британской оккупационных зонах при возможном конфликте с союзниками.

Повесить Власова и его подельников могли и без процесса в Доме союзов. Однако суд над 5 генералами, 5 полковниками и 1 подполковником должен был сыграть воспитательную роль и послужить назиданием “ограниченному кругу лиц”, из числа приглашённых “по особому списку”. Вполне вероятно, что в числе приглашённых оказались бы некоторые бывшие друзья и знакомые подсудимых по довоенной службе в РККА. Ещё в марте 1946 г. Абакумов предложил Сталину всех участников процесса “осудить” к смертной казни на основании пункта 1 указа президиума верховного совета СССР от 19 апреля 1943 г. и “привести приговор в исполнение в условиях тюрьмы”. Инсценировка процесса разрабатывалась тщательно, необходимые 8 “свидетелей”, по заключению Абакумова, были “подготовлены”. Очередной спектакль сталинской юстиции должен был начаться 12 апреля 1946 г., но в запланированном виде он так и не состоялся.

Крайне любопытное свидетельство опубликовал в 1981 г. в США участник II мировой войны, генерал-майор П.Г. Григоренко, хорошо знавший по довоенной учёбе в Академии генерального штаба двух власовцев: генерал-майора Трухина и полковника А.Г. Нерянина. В 1959 г. в одном из санаториев Григоренко разговорился за столом с соседом и тот признался, что принимал участие в подготовке “процесса” 30 июля – 1 августа 1946 г. Собеседника Григоренко подтвердил использование в ходе предварительного следствия некоторых бывших сослуживцев власовцев по РККА, уговаривавших наиболее упорных не декларировать на “суде” собственных политических взглядов и тем более не делать никаких политических заявлений. Собеседник же Григоренко подтвердил применение пыток к отдельным власовцам, а также готовность Власова и Трухина назвать Сталина на “суде” тираном. Некоторые из подследственных не желали считать себя “изменниками Родины”, а продолжали настаивать только на участии в борьбе с режимом. Необычное свидетельство Григоренко частично подтвердил в разговоре с автором летом 1994 г. один из специалистов. Известно, что в коллекцию архивно-следственных материалов по делу А.А. Власова и др. не попали так называемые материалы оперативного ведения следствия. К ним относились плёнки с записью прослушивания камер и бесед, которые доверительно вели с власовцами их бывшие сослуживцы, отчёты об этих беседах, показания “подсадных” оперативных работников, инструкции на беседы и т. п. Сохранились ли они вообще с 1945-46 гг., остаётся неизвестным.

Главным препятствием, помешавшим провести открытый процесс в Доме союзов, всё-таки стало поведение “некоторых подследственных”. Опасаясь изложения подсудимыми на открытом процессе антисоветских взглядов, “которые объективно могут совпадать с настроениями определённой части населения, недовольной Советской властью”, Абакумов и генерал-полковник юстиции В. В. Ульрих обратились 26 апреля 1946 г. к Сталину с просьбой “дело предателей... заслушать в закрытом судебном заседании...без участия сторон”. Предполагая возможные политические антисталинские заявления со стороны отдельных подсудимых, Ульрих пытался избежать участия в непредсказуемом по своему ходу спектакле, так как любые демонстрации и выпады власовцев в адрес Сталина или советской власти могли кончится для председательствующего весьма плачевно. За свою карьеру Ульрих “судил” по большей части мнимых врагов режима, но на этот раз совершенно исключать неприятностей было нельзя, поэтому он предложил вместо себя на должность председательствующего генерал-майора юстиции Ф.Ф. Каравайкова. Тем не менее Сталин не принял демарша, и председательствующим был оставлен Ульрих – фигура в советской юстиции 20-40 гг. столь же знаковая, сколь и одиозная.

Мы никогда не узнаем с точностью, благодаря кому из подследственных не состоялся открытый процесс руководителей Власовского движения 12 апреля 1946 г. Но с большой долей уверенности можно представить в их числе наиболее убеждённых в собственной правоте: Власова, Буняченко, Малышкина, Мальцева, Меандрова и Трухина.

Торжество сталинского “правосудия”.

ПО ПРИГОВОРУ ПОЛИТБЮРО

Окончательное решение о сроках, форме процесса и мерах наказания принимал Сталин. 23 июля 1946 г. политбюро вынесло следующее решение: 12 власовцев судить присутствием ВКВС в закрытом заседании, без участия сторон, всех приговорить к смертной казни через повешение и повесить в условиях тюрьмы, ход судебного разбирательства в печати не освещать, ограничившись кратким сообщением после исполнения приговора. Особые меры секретности, обсуждение вопроса на уровне политбюро, отказ от состязательности сторон даже в рамках сталинского уголовного процесса, предрешённый для всех обвиняемых приговор, безусловно, доказывают бесспорный факт – “суд” над руководителями Власовского движения был политическим процессом, на котором “судили” группу старших и высших командиров Красной армии в первую очередь за конкретные действия, направленные против партии и советского государства. И только с такой позиции его правомерно оценивать. Обвинительное заключение по делу министр госбезопасности Абакумов утвердил 27 июля 1946 г. и лишь после него это сделал и. о. главного военного прокурора.

ВКВС под председательством генерал-полковника юстиции В.В. Ульриха, в составе генерал-майора юстиции Ф.Ф. Каравайкова и полковника юстиции Г.Н. Данилова провела в заседаниях по процессу не менее 15 часов, а так называемый “протокол процесса”, опубликованный в 1990 г., уместился в 38 страниц машинописного текста. Таким образом, мы вновь имеем дело не со стенограммой, а лишь с протоколом, в котором ход “процесса” интерпретировался двумя секретарями коллегии: М.С. Почиталиным и А.С. Мазуром. На процесс МГБ СССР вывело 12 руководителей Власовского движения и старших офицеров ВС КОНР: А.А. Власова, И.А. Благовещенского, Д.Е. Закутного, В.Ф. Малышкина, Ф.И. Трухина, Г.Н. Жиленкова, С.К. Буняченко, Г.А. Зверева, В.И. Мальцева, М.А. Меандрова, В.Д. Корбукова и Н.С. Шатова. Власовцам инкриминировались действия, ответственность за которые предусматривалась рядом статей УК РСФСР 1926 г.: 58-1“б” (“Измена Родине в качестве перехода на сторону врага, совершённая военнослужащим”), 58-8 (“Организация в контрреволюционных целях терактов, направленных против представителей Советской власти”), 58-9 (“Организация в контрреволюционных целях разрушения или повреждения взрывом, поджогом...железнодорожных путей, средств связи, водопроводов...”), 58-10 ч.2 (“Пропаганда или агитация, содержащая призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти...”), 58-11 (организованное совершение вышеперечисленных преступлений). Судебное заседание началось 30 июля в 12. 05. 31 июля в 19.08 “суд удалился на совещание”. Приговор был объявлен 1 августа в 02. 02., его предварительное обсуждение заняло по протоколу 6 часов (!). Остаётся лишь гадать, о чём “совещались” Ульрих, Каравайков и Данилов, если приговор был заранее вынесен политбюро?

Протокол представляет собой лишь краткую и схематичную запись процесса в интерпретации секретарей ВКВС и поэтому не может служить достоверным источником. Однако очень возможно, что в нём отразились некоторые реальные события, происшедшие в ходе судебных заседаний 30-31 июля 1946 г. По нашему мнению, из косноязычной протокольной записи можно сделать несколько выводов: подтверждение формального значения судебного присутствия, обоснованность опасений Абакумова, отказавшегося в конце концов от открытого суда, опровержение мнения о “доказанности” вины власовцев в рамках уголовного процесса, основанного на равенстве и состязательности сторон. Очевидно, с помощью протокола можно восстановить некоторые детали поведения отдельных подсудимых.

Благовещенский пытался любой ценой доказать членам коллегии собственное разочарование во Власовском движении ещё до создания КОНР, надеясь тем самым облегчить собственную участь. Известно, что он добровольно явился к представителям советских репатриационных органов, но для Ульриха такая мелочь не представляла никакого значения. Благовещенский всё-таки был обвинён в бегстве за зональную границу с целью вступить в переговоры по предоставлению власовцам политического убежища. Звереву судьи инкриминировали членство в КОНР, хотя таковым он не был. Задним числом Власов признал погибшего генерал-майора ВС КОНР М.М. Шаповалова “агентом немецкой разведки”, хотя никакими доказательствами, кроме устных показаний, это обвинение не подкреплялось. Совершенно фантастическими выглядят показания Власова, оценивающие степень участия власовцев в различных мероприятиях КОНР лишь в 5 % и относящие остальные 95 % участия на сторону немцев. В дневном заседании 30 июля 1946 г. Малышкин мотивировал своё участие во Власовском движении “антисоветскими убеждениями”, однако уже утром 31 июля 1946 г. изменил показания и заявил, что “сдался в плен из-за трусости”. Мы знаем, что Малышкин был взят в плен немецким патрулём во время ночёвки у костра 24 октября 1941 г. при попытке выбраться к своим из Вяземского “котла”. Можно лишь догадываться, какие угрозы или пытки были применены к Малышкину в ночь с 30 на 31 июля 1946 г., заставившие его изменить первоначальные показания на те, который желал услышать Ульрих. Малышкин же “признался” в редактировании Пражского манифеста 1944 г., хотя никакого отношения он к этому не имел. Также 31 июля 1946 г. под прямым давлением Ульриха отказался от первоначальных высказываний по поводу неприятия сталинского режима Меандров, хотя эти высказывания вообще в протокол не вошли.

Методичные перечисления власовцами собственных “преступных действий” (“Я редактировал манифест”, “Я заявил американцам, что репатриироваться не желаю и что живым в руки Советам не дамся”, “Я сдался в плен по трусости”, “Я подписывал это письмо, как советский генерал”, “Я написал ряд клеветнических документов о послевоенной политике ВКП (б) и Советского правительства”, “Я признаю, что Комитет освобождения народов России, по существу, является сбродом бандитов и ярых антисоветчиков” и т. п.), из которых зачастую состоят целые текстовые отрывки судебной записи, производят впечатления запротоколированных фраз, вырванных из общего контекста речи подсудимых. Содержание многих “показаний” власовцев, предоставленных членам коллегии в ходе заседаний 30-31 июля 1946 г., выглядит бессвязным, построение отдельных фраз не имеет внутренней логики, последующие предложения в рамках одного речевого монолога никак не связаны с предыдущими (Например: “Моя контрразведка была связана со штабом Кестринга, с представителями СС в лице Фосса. После издания манифеста мы приступили к формированию дивизий” и т. д.). С другой стороны, КОНР признавался власовцами организацией, созданной не для борьбы против русского народа или России, а только для свержения Советской власти вооружённым путём. Свою руководящую роль в антисталинской деятельности и во Власовском движения твёрдо признавали Жиленков и Мальцев, но при этом столь же решительно они отрицали какую-либо принадлежность к гестапо, считая себя лишь политическими противниками режима на родине. Бывший, по собственному признанию, “активным контрреволюционным работником”, Мальцев в последнем слове выразил сожаление, что умирает без толку.

Протокол судебных заседаний 30-31 июля 1946 г. в изобилии пестрит такими знакомыми определениями сталинского судопроизводства, без которых не обходился ни один открытый процесс 1936–38 гг.: “кислый интеллигент”, “гадость, мерзость, гнусность падения”, “логово зверя”, “фашистское болото”, “гнуснейший предатель”, но и среди них отчётливо просматривается стремление власовцев подчеркнуть свою борьбу только против “партии”, “советского и государственного общественного строя”, “Советского правительства”. Таким образом, протокол действительно опирался, в некотором смысле, на часть подлинных показаний и высказываний руководителей Власовского движения, сделанных в ходе судебных заседаний ВКВС 30-31 июля 1946 г. Однако составлялся и редактировался он уже после процесса для предъявления членам политбюро в том виде, в котором они бы хотели его прочесть.

1 августа 1946 г. в 2 часа 2 минуты ночи Ульрих начал оглашение приговора, продолжавшееся 22 минуты. Все обвиняемые лишались воинских званий и приговаривались “по совокупности преступлений” к смертной казни через повешение, с конфискацией лично принадлежащего имущества. В ту же ночь Власов, Жиленков, Малышкин, Трухин, Благовещенский, Закутный, Меандров, Мальцев, Буняченко, Зверев, Корбуков и Шатов были повешены во дворе Бутырской тюрьмы. По некоторым сведениям, после кремации их останки были захоронены в общей могиле репрессированных на кладбище Донского монастыря в Москве.

Если в будущей России политбюро ЦК ВКП(б) будет признано руководящим органом преступной организации, автоматически будут признаны недействительными и незаконными все его репрессивные решения, в том числе – и по объединённому делу старших офицеров Власовской армии.

Все фото - Архив РОА.

 

 

"ПОСЕВ" № 8 2000
posevru@online.ru
ссылка на "ПОСЕВ" обязательна