НА СЛУЖБЕ РОССИИ
Ростислав Полчанинов НТС ВО ПСКОВЕ 1941 – 1943*
Первым членом НТС или, как мы сами себя называли – "союзником", попавшим во Псков, был инженер Константин Анисимович Кирий (1895-1949). Как писал Б. Брюно в некрологе, посвященном ему в "За Россию" №.1 (118): "Осенью 1941 года, оставив семью в Югославии, К.А. уезжает в Германию, чтобы оттуда пробраться на родину". Тогда немцы еще не препятствовали проникновению русских эмигрантов на оккупированную ими русскую территорию. Во Пскове Кирий познакомился с доктором Горицким, заведовавшим все годы немецкой оккупации русским госпиталем на Завеличье. Константин Анисимович передал ему сборник конспектов по "Национально-политической подготовке", так называемый "Зеленый роман", в котором содержалась критика социализма и коммунизма, недоступная ранее советским гражданам, а также брошюру "За что бороться". Вторым знакомым Кирия оказался Лабутин, – русский из Эстонии, служивший у немцев в СД. Константин Анисимович его тоже снабдил "Зеленым романом" и брошюрой. "Памятью – пишет в некрологе Б. Брюно – о великой радости встречи с родиной у К.А. была свеча от пасхальной заутрени во Пскове. Он берег ее до самой смерти, как святыню". Во время моего пребывания в Берлине в феврале-апреле 1942 г. я узнал от доктора Николая Митрофановича Сергеева (1909-44), что он недавно встретился со своим "витязем" из Праги или Брно, приехавшим из Пскова. Надо полагать, что от него центр НТС узнал, что у Горицкого и Лабутина образовались небольшие союзные группы.В марте 1943 г., Александр Эмильевич Вюрглер (1901-43) помог мне попасть из Варшавы в Ригу, а там, при помощи местного союзного руководителя Жени Кашкина, я был принят в Псковскую православную миссию преподавателем Закона Божия. Вюрглер дал мне адрес Ивана Андреевича Залесского, союзника из Польши, и снабдил меня "Схемой", отпечатанной в Вустрау. Это была "Схема НТС", но союз, как таковой, в ней не упоминался. Лагерь в Вустрау был связан с РОА, что было прикрытием для союзных изданий.Положение в городе Пскове, который находился в прифронтовой полосе, требовало от союзников особой осторожности. Ни о каких собраниях групп не могло быть и речи. Каждый союзник мог знать только нескольких человек, с которыми у него были дела, и никто никому не имел права задавать лишних вопросов. О Лабутине я узнал от рижанина, адрес которого мне дал Кашкин. Лабутин принадлежал к группе, в которую входили только приезжие из Прибалтики. Он сообщил всем, что сравнительно недавно в Гатчине арестовали и расстреляли несколько союзников из военнопленных, и рекомендовал не давать повода заподозрить себя в принадлежности к Союзу. Не берусь судить о причинах бездействия Лабутина. Может быть, он действительно был напуган расстрелом союзников, а может быть парализовал свою группу НТС по заданию СД. Позднее я познакомился с Петром Петровичем Маресевым, землемером из Эстонии, который принадлежал к группе Лабутина и работал в отделе ликвидации колхозов и передачи земли в собственность крестьянам. Видя в нем единомышленника, решил рассказать ему о деятельности НТС до войны. Тут-то и выяснилось, что он давно считал себя членом Союза, и что он, при первой же возможности, сам нашел пути на родину, чтобы быть с русским народом в тяжелые годы оккупации. Кстати, слухи, что он был убит партизанами, не подтвердились. И.А. Залесский имел свою группу, в которую входил старый варшавский член Союза Виноградов и Выходцев, тоже, кажется, член Союза из Польши. Потом я случайно познакомился еще с двумя молодыми людьми из этой группы – Великановым и Леней (Леонидом Васильевичем) Черепенкиным (р. 1922), – сыном бывшего городского головы. Думаю, что они формально не были членами НТС, потому, что в прифронтовой полосе было не до формальностей. Работали они в бывшем Спецхране, котороый находился в церкви Успения на Успенской улице (в советское время ул. Калинина). Я там был, и помещение на меня произвело самое гнетущее впечатление. Полки для книг из неоструганных досок не могли стоять вплотную к круглым стенам, покрытым фресками, и были прибиты какими-то многоугольниками к стенам храма грубо разрушая стенную роспись. От Великанова и Черепенкина я узнал, что немцы распорядились передать все книги из спецхрана, напечатанные по старой орфографии, в библиотеку псковского музея, открытую в годы оккупации для жителей города в старинном здании – Солодежне.Залесский сообщил мне, что группа Горицкого состоит из служащих больницы или горуправления. Про одного служащего этого управления я узнал, что он принадлежит к группе Горицкого. Мы случайно познакомились, но ни я ему, ни он мне о принадлежности к Союзу ничего не сказали: в этом человеке я сразу увидел обывателя. С Горицким я познакомился после эвакуации Пскова, когда мы с Черепенкиным и Великановым приехали в этот город собирать в развалинах книги для беженской библиотеки в Риге. Я пришел в больницу навестить раненую девушку, которая состояла в Содружестве молодежи при Миссии. Горицкий меня не знал, но был со мною любезен. Он рассказал мне, что немцы решили не эвакуировать госпиталь, а он потребовал, чтобы он и минимальный медицинский персонал были бы оставлены с больными. Немцы согласились. Имел ли Горицкий связи с партизанами или же, как член НТС, решил остаться для продолжения борьбы – не знаю. Все мои попытки последних лет выяснить его судьбу успехом не увенчались. Всю союзную работу во Пскове возглавлял Андрей Александрович Тенсон (1911-69) из Таллина. Он был опытным подпольщиком. До захвата Эстонии большевиками, он занимался отправкой союзной литературы в СССР, за что был в марте 1938 г. арестован и сослан на остров Саарема, но в начале 1939 г. получил разрешение вернуться в Таллин, откуда смог вовремя покинуть Эстонию и не попасть в руки НКВД. У него были в городе связи, благодаря им он смог устроить приехавшего в сентябре 1943 г. Павла Васильевича Жадана (1901-75) секретарем городского управления. Летом 1943 г. приехал Роман Николаевич Редлих, преподававший тогда в школе пропагандистов в Вустрау для инспекции работы своих выпускников. С одним из них, членом Союза, он меня познакомил. От него я потом получал, издававшиеся немецкой пропагандой газеты "Доброволец" и "Заря". Роман Николаевич попросил меня показать ему достопримечательности Пскова, и по дороге расспрашивал меня о союзниках и о том, что они делают. Он был одним из руководителей подпольной союзной работы и от него я получил кое-какую литературу, изданную, конечно, в Вустрау. Я был преподавателем Закона Божьего в Св.-Дмитриевской церковной школе. Моим начальником был выдающийся миссионер о. Георгий Бенигсен (1915-93), знакомый с НТС еще в довоенной Латвии. Он посоветовал скрывать то, что я приехал из Югославии, чтобы не вызывать подозрений немцев и их агентов. Узнав, что я член НТС, указал мне на Константина Иосифовича Кравченка (1918-73) и Раису Ионовну Матвееву как на членов Союза. В конце 1943 г. о. Георгий формально вступил в НТС. Раиса Ионовна в интервью, напечатанном в "Посеве" №.11-2000, сказала, что как члена НТС знала только меня, и добавила: "Знала я многих, но что они – члены организации, я узнала только на суде". Объясняется это тем, что она попала в Псков без помощи Союза. Кстати, о. Георгий узнал о принадлежности Р.И. Матвеевой к НТС от ее подруги Зинаиды Федоровны Соловской.
Все мы, члены НТС, приехали во Псков служить России и русскому народу. Мы считали, что наша работа в Православной миссии и была той союзной работой, к которой мы готовились за границей. Конечно, мы всегда отстаивали наш взгляд на русскую историю и на поработивших Россию большевиков. Как я помню, все наши собеседники были настроены против Сталина, но многие защищали Ленина, связывая его с относительным благополучием в годы НЭПа и думали, что если бы он не умер, то Россия стала бы нормальным правовым государством. Идеи Союза мы преподносили как идеи Власовского движения. Мы осторожно информировали своих собеседников о том, что до войны был такой НТСНП и что он, конечно, не перестал существовать. Никого мы формально в Союз не принимали, потому что не видели в этом надобности. Вопрос формального приема в НТС был поставлен только после приезда П.В. Жадана, который принял в Союз несколько человек, в том числе и о. Г. Бенигсена, но среди принятых не было ни одного человека из групп Лабутина и Горицкого. "Схему", и другие издания Вустрау, я давал читать друзьям после обсуждения вопросов, связанных с Власовским движением. Других материалов у меня не было, но во Пскове, кто-то распространял какие-то довоенные материалы, привезенные из Югославии. Об этом я узнал случайно при совершенно фантастических обстоятельствах. Среди моих друзей-знакомых был один ленинградский студент-еврей – Хейфец, выдававший себя за кавказца – Ефима Ибрагимова. Он интересовался жизнью русских за границей и кроме меня был еще кое с кем знаком. Называл он нас "беляками". Иногда он с нами спорил, а иногда соглашался. Он был связан с партизанским подпольем, и я это знал. Однажды он спросил меня о том, какие союзы были у русских за границей. Я догадался, о каком союзе он бы хотел получить информацию, но решил не посвящать его в союзные дела. Ответил, что союзов было много и самых разных. Самым крупным был, конечно, РОВС – Русский Обще-Воинский Союз. Рассказал о белом терроре и похищении большевиками генералов Кутепова и Миллера. Ефим слушал внимательно, а потом спросил, что я знаю о других союзах. Я назвал Союз русских благотворительных обществ в Польше, но Ефима интересовали политические союзы. Не узнав от меня ничего больше, Ефим вынул из кармана союзную брошюру "За что бороться", изданную на тонкой бумаге, кажется в Белграде в 1939 г. и спросил меня, слышал ли я что-нибудь про НТСНП. Я сказал, что не слышал, посмотрел бегло на содержание, сказал, что брошюра толковая и попросил ее почитать. Возвращая брошюру, я сказал Ефиму, что мне она понравилась, и что ее мысли созвучны идеям РОА. На это Ефим ответил мне, что НТСНП для советской власти опаснее РОА, так как та сотрудничает с немцами, а НТСНП выступает против немцев, и, как он выразился, "распространяет свою литературу у нас под носом". Было ясно, что Ефим не знал, как брошюра попала в партизанское подполье, и что деятельность НТСНП волновала советское руководство. Я был искренно удивлен, что во Пскове, какие-то не известные мне союзники распространяют союзную, а не власовскую литературу. Мое знакомство с Ефимом закончилось в начале сентября 1943 г. Обстановка во Пскове была ужасной. Немцы сжигали вокруг Пскова деревни и ночью зарево освещало полнеба. Италия капитулировала 3 сентября, у немцев был переполох, а партизаны грозили взять с налета город. Чтобы спасти жизнь, в случае захвата Пскова партизанами, кто-то из партизанского подполья дал Ефиму подписать заявление о сотрудничестве с партизанами. Он это сделал и предложил и мне подписаться. Я отказался, а через несколько дней Ефима арестовали. То ли немцы перехватили курьера, то ли это было провокацией, сказать трудно, но всех подписавшихся арестовали и расстреляли, а среди них были и колебавшиеся люди, с партизанами не сотрудничавшие, но боявшиеся возвращения советской власти.
БИБЛИОГРАФИЯ
"ПОСЕВ" № 6 2001 |
