Н. Рутыч

"ПАРТИЯ И АРМИЯ В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ"

 

Незабываемое воскресенье 22 июня 1941 г. навсегда осталось в памяти целого поколения. Осталось как главный рубеж в жизни и как начало страшной катастрофы, в итоге которой погибло 20 миллионов (только по советским данным) человеческих жизней.
Можно ли было избежать этой небывалой в нашей истории катастрофы? Конечно, - если бы Россия осталась в системе союзов, в которой она вступила в первую мировую войну, а не поскользнулась, накануне победы, на корке, подкинутой ей Лениным и Людендорфом.
Если же, оказавшись в изоляции, невозможно было избежать нападения Гитлера, то к нему, по крайней мере, можно и должно было подготовиться. Однако тогдашнее партийное руководство (а теперь вновь признаются "заслуги" Сталина) объективно сделало все, чтобы это нападение стало не только внезапным, но и началось в наиболее благоприятных для противника условиях.
Партийные объяснения политики, которая привела к этой невиданной катастрофе летом 1941 года, не раз менялись. То мудрый Сталин, восприняв полководческий гений Кутузова и подражая ему, изматывал и заманивал немцев в глубь страны. Никто не смел тогда сказать вслух, что вторжение по всему фронту в середине XX века, не имеет ничего общего с походом по одной дороге в начале XIX…
То, наоборот, Хрущев взвалил всю вину на одного Сталина, пытаясь оправдать партийное руководство и самого себя на XX съезде КПСС.
И, наконец, теперь, после Хрущева, виновником катастрофы (помимо внезапности нападения) оказалось не столько партийное руководство, сколько военное. В послехрущевской новой (третьей, дополненной) редакции истории КПСС, говорится: "Значительная доля ответственности за неподготовленность Красной Армии к отражению вражеской агрессии лежит также на руководителях Народного комиссариата обороны и Генерального штаба С.К. Тимошенко и Г.К. Жукове…" (1)
А у Сталина теперь наряду с недостатками появились и "заслуги", причем последние будто бы особенно проявились во время войны. Даже покойному маршалу Жукову была навязана эта новая "партийная линия", что и отразилось в его мемуарах.
В итоге, история начального периода войны вот уже несколько раз переписывается заново - в зависимости от колебания партийного маятника. Приведем только один из многих пример такого переписывания. Сравнительно недавно, в июне 1978 года, в разделе "Воспоминания" Военно-исторического журнала появилась статья генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева "Об участии 8-го механизированного корпуса в контрударе Юго-Западного фронта (июнь 1941 г.)". (2)
Рябышев - едва ли не последний из оставшихся в живых комбригов Первой конной армии Буденного, получивший во время гражданской войны три ордена Красного Знамени, в прошлом был, как и многие другие командиры этой армии, царский унтер-офицер. Как и все буденовцы, благополучно прошел чистку, достигнув высокой должности командира механизированного корпуса. Описывая, как в конце июня 1941 года он, по приказу командующего фронтом, впопыхах готовил контрудар по Дубно, ген. Рябышев вспоминает: "Днем 26 июня в корпус прибыл член Военного совета фронта корпусной комиссар Н.Н. Вашугин и от. имени командующего потребовал немедленно приступить к выполнению поставленной задачи".
И больше ни слова. А в то же время этот эпизод подробно описан тогдашним заместителем Рябышева, бригадным комиссаром Н.К. Попелем в его вышедшей во времена Хрущева книге "В тяжелую пору". Согласно Попелю, ген. Рябышев начал было рапортовать высшему комиссару фронта:
" - Товарищ член Военного совета фронта…
Хлопали дверцы автомашины. Перед нами появлялись все новые и новые лица - полковники, подполковники. Некоторых я узнавал - прокурор, председатель Военного трибунала… Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.
Тот, к кому обращался комкор, не стал слушать рапорт, не поднес ладонь к виску. Он шел, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:
- За сколько продался, Иуда?
Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого ладно скроенного корпусного комиссара. Дмитрий Иванович заговорил первым:
- Вы бы выслушали, товарищ корпусной…
- Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем..." (3)
- В результате этого партийного вмешательства, как признает Попель, "…приходится принимать самоубийственное решение - по частям вводить корпус в бой". (4) В итоге - поражение, окружение, гибель.
Добавим лишь, что в предисловии к своей книге, Попель приносит Рябышеву благодарность "за особенно большую помощь" в написании его книги. Следовательно, через 19 лет после опубликования книги своего комиссара, ген. Рябышев, следуя партийным указаниям, вынужден был дать другой вариант этого эпизода, рисующего картину отношений между партийным и военным руководством в начале войны.
Рябышев не один. В воспоминаниях маршала И.X. Баграмяна, вышедших в 1971 году, говорится, что тот же комиссар Вашугин вызвал его на ночную беседу, когда Баграмян (тогда полковник) был назначен начальником оперативного отдела штаба Киевского военного округа. О беседе он сообщает кратко, что Вашугина интересовало все. (5)
А в 1967 году, в № 1 "Военно-исторического журнала", где маршал Баграмян печатал отрывки из своих воспоминаний, он описывал эту встречу несколько иначе. Корпусной комиссар "после довольно продолжительного молчания тяжело вздохнул и сказал: "Да… нелегкая все же у Вас биография, товарищ Баграмян… До установления Советской власти в Армении Вы служили офицером в национальной армии при дашнакском правительстве. А ведь дашнаки - это злейшие враги революции, враги народа!"
После объяснения Баграмяна: "Что ж, по-вашему мы должны были спокойно смотреть, как турецкие янычары вырезают армянских женщин и детей?", Вашугин, видимо, зная дружеское отношение к Баграмяну Жукова, командовавшего тогда Киевским военным округом, ограничился лишь угрозой: "Внутри не все ладно: сколько врагов народа выкорчевали, сколько еще притаилось!". Долго не выходил у меня из головы этот разговор..."
Такой корпусной комиссар Вашугин был не один. Достаточно напомнить зловещую роль члена Военного совета Западного фронта корпусного комиссара Фоминых и первого секретаря белорусской компартии Пономаренко в деле расстрела командующего Западным фронтом, героя Гвадалахарры ген. Павлова и его начальника штаба ген. Климовских. Еще в 1938 году, рассказывает ген. Горбатов, по доносу Фоминых, тогда только старшего политрука, его отправили на Колыму. Спрашивается, сколько же этот политрук еще отправил людей под расстрел и в лагеря, чтобы через три года стать корпусным комиссаром (то есть равным по чину генерал-полковнику) и членом Военного совета фронта? В свое время маршал Бирюзов, будучи уже начальником генерального штаба Советской армии, писал: "Приказ, объявлявший изменниками родины бывшего командующего войсками Западного особого военного округа генерала армии В.Г. Павлова и его ближайших помощников, на меня лично оставил самое тягостное впечатление. Трудно было представить, что боевой генерал, самоотверженно сражавшийся с германскими фашистами во время гражданской войны в Испании, переметнулся на их сторону.
Еще лучше я знал начальника штаба Западного особого военного округа Климовских, которого судили вместе с Павловым… Беда, а не вина Павлова - продолжает маршал Бирюзов - заключалась в том, что он строго выполнял директивы наркома обороны С.К. Тимошенко, написанные по личному указанию И.В. Сталина, и до самой последней минуты не отдавал распоряжений о приведении войск в боевую готовность, хотя был осведомлен о концентрации немецких дивизий у нашей границы".
Это писал маршал Бирюзов незадолго до своей смерти, тогда, когда еще допускалась полуправда в связи с разоблачением "культа личности". Партийному руководству показалось недостаточным расстрелять командующего Западным фронтом и его помощника.
Фоминых сыграл, конечно, какую-то роль и в расстреле командующего четвертой армии генерал-майора Коробкова.
Не будем останавливаться на пагубной роли армейского комиссара Диброва на Северо-западном фронте. Чтобы судить об атмосфере, созданной партийным руководством в армии, приведем лишь рассказ ген. Горбатова, организовавшего импровизированную оборону в начале июля в районе Ярцево и спасшего тем самым штаб Западного фронта, которым стал командовать Тимошенко. Будучи ранен и отправлен в Москву, ген. Горбатов встретился там с представителем компартии Германии Вильгельмом Пиком, которого он хорошо знал до своего ареста как шефа второй кавалерийской дивизии. Честный, но несколько наивный генерал не удержался и рассказал своему высокому партийному гостю о положении на фронте, не допуская и мысли о том, что тогдашний глава германской компартии в Москве поспешит сделать донос. Однако это произошло.
"Через сутки - пишет Горбатов - в час ночи в дверь моего номера в гостинице ЦДКА постучали, а когда я открыл ее, в номер вошел, как в ночь ареста в 1938 году, офицер НКВД и сообщил, что меня вызывает Мехлис… Трудно описать мое состояние, когда я ехал на машине по пустым улицам ночной Москвы?"
Проводивший чистку в армии, тогда приближенный к Сталину начальник Главного политического управления Мехлис набросился на Горбатова с руганью, хотя, конечно, генерал не сообщал никаких секретов Вильгельму Пику. "Не дав мне времени ответить, - вспоминает Горбатов, - присутствовавший здесь армейский комиссар Щаденко добавил: "по-видимому его мало поучили на Колыме". Естественно, что когда Мехлис "…приказал положить на стол командировочное предписание, в моей голове, - пишет Горбатов, - был уже полный сумбур". (7)
Генерал армии Горбатов был одним из немногих, кому удалось, еще при Хрущеве, сказать в своих воспоминаниях хотя бы часть правды. Даже эта небольшая часть достаточно говорит об условиях, в которых командному составу приходилось начинать войну, расплачиваясь за ошибки, совершенные партийным руководством. Это были условия террора, угроз и расстрелов.
И как бы ни переписывалась еще и еще раз история начала войны, события июня 1941 года показали, что от конечной катастрофы партийное руководство спас не кто иной, как Гитлер, ибо только он своей преступной политикой - и по отношению к военнопленным, и по отношению к народу на оккупированной территории - помог партийному руководству и Сталину прибегнуть к последнему для них средству - призывам к патриотизму. И тем самым дал им возможность подготовить зимой 1941 - 1942 гг. перелом на фронте.
Правда о войне, в особенности правда о ее начальном периоде, будет восстановлена только тогда, когда кончится партийная монополия на ее историю.

"Посев", 1981, № 6.