С. Стеенберг

"ГИТЛЕР СПАС СТАЛИНА"

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА XXVI РАСШИРЕННОМ СОВЕЩАНИИ "ПОСЕВА" (1974)

Вступительное слово Р. Редлиха:
Гитлер готовился к походу в бескрайние пространства "Остланд". Он верил в завоевание России, а после этого рассчитывал сделать российскую территории тем, чем были для Англии ее колонии.
Бесспорно, он был фантастом, но одновременно и практиком, и не очень любил заглядывать слишком далеко вперед. Лишь в конце апреля 1941 года он призвал партийного теоретика Альфреда Розенберга и, назначив его министром оккупированных земель на Востоке, поручил разработать формы германского господства над Россией.
И Розенберг создал план. Он наметил разделить завоеванные в России земли на пять крупных областей.
1. На севере территория "Остланд", состоящая из Литвы, Белоруссии, Латвии и Эстонии, с примыкающими к ним частями Великороссии, так, чтобы Смоленск и Новгород оказались в его границах, простирающихся до самого Ленинграда.
2. На юге Украина, с включением в нее Галиции, Крыма и ряда земель с таким расчетом, чтобы немцы Поволжья оказались на украинской территории.
3. На юго-востоке Кавказ, граничащий с Украиной, так, чтобы Великороссия была полностью отрезана не только от Черного, но и от Каспийского моря.
4. Далее Туркестан, охватывающий всю Среднюю Азию и выходящий к низовьям Волги и, наконец,
5. Собственно Россия, восточная граница которой оставалась неопределенной вследствие предположения, что гитлеровская оккупация остановится где-то за Волгой.
Прибалтийский немец Розенберг знал Россию и в своих рассуждениях, совершенно очевидно, исходил из страха перед ней. Это выразилось в той дифференциации, которую он намеревался провести в намеченных им областях, получивших название "имперских комиссариатов". Лежащий на северо-западе "Остланд" Розенберг предполагал германизировать и непосредственно присоединить к рейху, для чего намечалось переселить значительные массы населения (главным образом интеллигенцию) на восток, в "рейхскомиссариат Руссланд", а на их место водворить лиц арийской расы - норвежцев, фламандцев, датчан и, конечно, в первую очередь немцев. Провести одновременно германизацию других земель Розенберг считал непосильным. Это и диктовало ему опору на местный сепаратизм - как на Украине, которую он хотел воссоединить с этой целью с Галицией, так и на Кавказе, и в Средней Азии.
Розенберг, очевидно, считался с тем, что немецкая оккупация будет временной, и хотел только оттеснить русских как можно дальше на восток, а для Германии приобрести свободные земли на северо-западе и вассальные государства на юге.
Но план Розенберга принят не был.
Тогда же, 9 мая, Гитлер объявил Розенбергу, что он, во-первых, не верит в силы сепаратистов и не желает никакой поддержки с их стороны и, во-вторых, заинтересован пока лишь в немедленном замирении и эксплуатации оккупированных территорий. А поэтому высшая полицейская власть на всех оккупированных землях будет осуществляться не Восточным министерством Розенберга, а службой государственной безопасности во главе с Гиммлером; хозяйственная же эксплуатация - верховным уполномоченным по четырехлетнему плану Герингом. Непосредственно с этими двумя организациями, причем подчиняясь им, и должны работать розенберговские рейхскомиссары: Лозе - для "Остланд", Кох - для Украины и Кубэ - для Белоруссии.
С такой политической подготовкой германская армия проникла вглубь России. Русские же, не очень-то доверяя партийной агитации, наивно воображали, что к ним идет народ Шиллера и Гёте, тем более, что в миллионах листовок немецкая пропаганда определенно утверждала: "Мы боремся не против русского народа, а против большевизма!"
С действительностью, с реальными чувствами и чаяниями народа России столкнулись не только советское руководство, но и немцы, что отразилось и на их настроениях, толкало их на сотрудничество с теми русскими, которые явно были готовы выступить против Сталина.
Но предоставлю слово Стеенбергу, автору книги о Власовском движении, который расскажет нам о том же самом периоде, увиденном глазами немецкого офицера.

Мне иногда задавали вопрос, зачем я как немец написал книгу о Русском освободительном движении? Действительно, я думал, что это следовало бы сделать русскому, что это чисто русское дело. Но оказалось, что объективно обрисовать ситуацию было нельзя без видения политического положения глазами немцев.
Я в то время был переводчиком во фронтовой дивизии, а потом при штабе армии, где мне дали задание докладывать обо всем, что происходит в районе, подчиняющемся военной администрации. Это была полоса шириной примерно в 200 километров за линией фронта, где в то время и СД, и гестапо должны были подчинятся приказам генералов. Это был довольно интересный район - Орел, Брянск, район знаменитых брянских лесов, где действовали партизаны. Там был и известный Каминский в Локте, где больше миллиона русских жили в условиях самоуправления и где организовали первые так называемые добровольческие украинские батальоны. Я, конечно, выполнить свое задание не мог без помощи русских и даже имел "личную" тюрьму. Это был единственный случай на фронте.
Дело в том, что штаб армии присылал мне важных пленных; сперва они были в тюрьмах СД или ФП (FP - Feldpolizei - военная полиция) и там с ними плохо обращались, били. Я попросил генерала, чтобы он разрешил мне иметь свою тюрьму. Он спросил, кто ее будет охранять? Я ответил: мои русские сотрудники, конечно. Я им выдал немецкую форму, нашил значок РОА (Русской Освободительной Армии), разъяснил, что они воюют не за немцев, а за освобождение от ига Сталина. Я не мог привести их к присяге, но дело пошло и так. Часть их была из пленных, высказавших желание остаться при мне. Но приблизительно треть была из бывших засланных агентов и партизан, которых надо было бы по военному закону расстрелять. При мне было всего четверо или пятеро немцев; остальные - русские. И общая, и моя личная охрана была все время только русская. И все-таки я спал очень спокойно.
После этого я имел аналогичное задание в районе Бобруйск - Минск, потом в Польше под Варшавой, и, наконец, на фронте на Одере. Так я в течение четырех лет сделал поход от Берлина до Москвы и обратно. Таким образом, - это не моя заслуга, - я имел возможность больше узнать о положении и настроениях людей, чем другие немцы.
Правда, сознаюсь, до 1943 года я не знал, что ошибки, которые были совершены немцами, были не просто ошибками, а принципом. И здесь я остановлюсь на том, как вообще началась эта война.
В июле 1940 года Гитлер впервые сообщил генштабу, что война против Советского Союза не исключена, а в знаменитом приказе № 21 от 18 декабря 1940 года говорилось, что армия должна быть готова еще до окончания войны с Англией быстрым ударом победить Советский Союз. Гитлер думал, что война с Советским Союзом неизбежна, и лучше провести ее, не откладывая, пока он сам находится на вершине власти. Генералы, даже маршал Геринг и многие другие, - как мы теперь знаем, - сопротивлялись. Вернее, пробовали сопротивляться, говорили, что не следует воевать на два фронта.
Но Гитлер, как всегда, руководствовался не здравыми, а "романтическими" соображениями. Он думал, что его ведет Провидение, и когда он решал что-нибудь, то никто не мог изменить его решения.
Гитлер заявил, что это не простая война и к ней нельзя применять рыцарские представления, как, например, к войне с Англией, что это война между двумя мировоззрениями, и потому законы рыцарской войны к ней не применимы. Был издан приказ расстреливать всех политкомиссаров. Вы знаете, что армия саботировала этот приказ. Был и другой приказ, что немцев не следует судить, если они издеваются над мирным населением. И в этом отношении все было иначе, чем, например, во Франции.
Однако вы, вероятно, знаете, что гитлеровская диктатура вовсе не была такой монолитной, как сталинская, и вообще, как думали вне Германии. За фасадом единства правления фюрера бушевала борьба за власть различных групп. У Ставки фюрера была только одна цель: безжалостное подавление и колонизация занятых земель. В министерстве оккупированных восточных территорий Розенберг пытался проводить свои идеи о разделении российского государства на самостоятельные единицы - Украину, Белоруссию, Кавказ и Туркестан. Но назначенные Гитлером рейсхкомиссары, особенно Кох на Украине, саботировали идеи Розенберга. Геббельс, со своей стороны, очень скоро понял, что эта политика неправильна, но он или не мог или не хотел противоречить Гитлеру. А Гиммлер мечтал о Великой Германии, в которой славянский "унтерменш" будет играть роль рабочего-робота. Гиммлер издал брошюру "Дер унтерменш".
Эта брошюра была прислана и к нам в штаб армии, но наш генерал сейчас же отдал приказ ее уничтожить. Там было написано - что такое "унтерменш". Я пишу об этом и в моей книге (между прочим, я дал разрешение на ее перевод с условием, что можно сокращать, но не изменять смысл написанного мною. Но они все-таки внесли изменения, особенно в предисловие, которые, по-моему, даже вредны. Так что, если вы будете его читать, знайте, это не мое перо). Так вот - "унтерменш", по Гиммлеру, существо биологически похожее на человека, но в духовном отношении стоящее ниже, чем иное животное. Эта брошюра была ужасна. А можете себе представить, как она действовала на русских, которые ее читали!
Наконец, существовала еще группа немцев, которая отвергла все эти маниакальные планы не только по военным, но и по моральным соображениям, и боролась против них. Начиная с зимы 1941 года, эта группа пыталась различными путями добиться изменения официальной восточной политики. Полковник граф Штауфенберг (впоследствии руководивший заговором против Гитлера) называл эту группу "Обществом борьбы против опасного для жизни идиотизма".
Мне кажется, что большинство русского народа в начале поверило немецкой пропаганде, поверило, будто Гитлер - освободитель и будто мы в самом деле хотим освободить народ. Ведь в течение первых шести месяцев войны было взято в плен более 4 миллионов советских военнослужащих - небывалое число в истории всех войн… Помню, 18 лет назад здесь, во Франкфурте, была конференция на тему "Русские партизаны". Один старый эмигрант тогда сказал, что это вранье, что неправильно, будто на немецкую сторону переходили сотни, тысячи и даже миллионы русских. По немецким данным, как он сказал, перебежчиков было гораздо меньше. Но нужно принять во внимание, что немцы считали перебежчиками только тех, кто переходил к ним через линию фронта.
Ну, а я хочу вам рассказать про небольшой случай, участником которого был я сам. Наша дивизия вошла в Полтавскую область и заняла город Пирятин, который защищал в то время генерал Власов. Там мы соединились с другими дивизиями, которые шли с юга, и замкнули кольцо. Это окружение было самым большим в истории войны: в него попало около 850 тысяч красноармейцев. На нашем участке франта, на протяжении 100 километров, была только наша пехотная и еще одна танковая дивизии. Красноармейцы могли бы передавить нас, как мух. Но они ничего не делали и охотно сдавались в плен.
Наши самолеты разбомбили грузовики Буденного. Буденный улетел, но, между прочим, его личный шофер сам приехал к нам в штаб и передал нам машину Буденного. Я собирал тогда на краю города материал об этих разбитых грузовиках; там был большой парк, где я вдруг встретил около 200 красноармейцев, частично еще вооруженных. Я испугался. Если, думаю, убегать, будут, возможно, стрелять в спину. И я решился на "флухт нах форн" ("бегство вперед"). Спрашиваю: "Куда вы?" Они говорят: "Сдаваться". Я говорю: "Но бросьте хоть оружие". - "Хорошо, бросим". Я спрашиваю: "Кто здесь командир?" Молчат. Я говорю: "Я знаю большевистскую пропаганду о том, будто мы расстреливаем командиров, но это неверно - командир может спокойно выйти вперед". Вышли - один майор, один капитан, несколько лейтенантов.
Я подошел к майору, пожал ему руку, назвал свою фамилию и спросил, откуда они пришли и каково там положение? Он ответил: "В 6 километрах отсюда есть деревушка и в ней стоит еще рота, но там очень строгий комиссар. Он их не пускает, а они тоже собираются перейти". Я говорю: "Майор, берите опять оружие, сколько вам нужно, идите туда, приведите роту, и, если этот комиссар будет сопротивляться, расстреляйте его". Он говорит: "Хорошо, сделаем".
Я доложил генералу. Генерал говорит: "Они больше не вернутся". Отвечаю: "Нет, вернутся, по-моему". Через два часа они явились. Родители этого майора ранее погибли в концлагере, а он долго был у нас при штабе. Потом, к сожалению, и он погиб, наскочив на мину.
Как видите, я один в тех условиях взял в плен двести красноармейцев. Думаете, я награду какую-нибудь получил за это? Ничего подобного. Генерал по тогдашней обстановке считал, что это вполне нормально, и я тоже так думал. Я и теперь считаю, что это были не пленные, а перебежчики. Статистика тут одно, а факты - другое.
Итак, около 4 миллионов пленных. Господин Штрик-Штрикфельдт, который сидит здесь рядом, делал в то время доклад, предлагал генштабу отпустить всех пленных, которые живут в "освобожденных", как мы тогда называли, районах. Это было бы, конечно, хорошим делом. Там можно было бы организовать милицию, вооружить ее, и она сама не допустила бы партизанщины, которой в то время на Украине еще вовсе и не было, а на среднем участке фронта, в лесах, сидели только некоторые партработники, которые не смогли, не успели бежать. Эти первые партизаны стремились только сохранить свою жизнь, и для нас они были безопасны.
О партизанах следовало бы говорить отдельно и подробно. Но факт, что при каждой немецкой дивизии оставались русские пленные, которых обмундировывали в немецкую форму, и они боролись на стороне немцев. 34-я пехотная дивизия предложила всем пленным в 1941 году признать их равноправными солдатами. И в результате, с 1942 года почти половина этой дивизии состояла из бывших красноармейцев. Это, конечно, исключение, но показывает, какие возможности были в то время. Постепенно на стороне немцев оказалось таким образом до 900 тысяч так называемых "хиви" (Hiwi (Hilfswilliger) - доброволец, буквально "желающий помогать"), и Гитлер ничего не знал об этом.
Словом, в начале войны немцы имели огромные политические возможности, но, увы, их не использовали. Нужно было, конечно, создавать временное российское правительство и русскую освободительную армию, а самое главное - указать цель войны. Не только - против чего русские должны бороться, но и за что. В том, что это не было сделано, и заключалась страшная ошибка немецкой политики. Война была проиграна именно из-за отсутствия правильной и морально полноценной политики. Власов и его сотрудники не смогли осуществить своих планов только потому, что немцы не позволили им действовать самостоятельно. Власовское движение погибло, но его короткая жизнь была связана с тем редчайшим моментом, когда пульс истории, казалось бы, останавливается на мгновение, с которого может начаться биение нового пульса, если он будет осознан и понят. Не Сталин выиграл эту войну, - Гитлер проиграл ее.

"Посев", 1975, № 2 (1213).