Санкт-Петербург окружен кольцом военных баз и складов, на которых хранятся сотни тысяч тонн давным давно устаревших боеприпасов. Эти смертоносные запасы лежат в Кронштадте, Ломоносове, поселках Большая Ижора, Васкелово, Павловске, Пушкине. Как показала проверка прокуратуры Ленинградского военного округа более трети боеприпасов на Северо-Западе России хранится под открытым небом. Половина имеющихся хранилищ отслужила по 40 лет, многие были построены еще в прошлом веке. Некоторые из них уже разрушаются. Склады с самыми опасными - реактивными боеприпасами находятся рядом с городами и поселками, а то и на их окраинах. Все эти базы, склады, арсеналы притягивают к себе торговцев оружием и боеприпасами, готовых платить “зелеными”. Все эти базы и склады охраняют престарелые вохровцы и вохрушки, получающие в месяц 200 - 300 рублей. Главное управление уголовного розыска МВД России дает прогноз - в новом году Россию ждет взрывной бум, количество преступлений с применением взрывчатки может увеличиться в несколько раз. Из-за плохой охраны военных складов и ввоза взрывчатых веществ из “горячих точек”.

Почему же Северо-Запад России оказался в этой взрывоопасной ситуации? После стремительного развала СССР последовал еще более стремительный вывод наших войск из стран Балтии и стран бывшего соцлагеря. А раз наш президент, он же Верховный Главнокомандующий, приказал, армия и флот, обматерив начальство, Верховного же в особенности, приказ выполнили. В кратчайшие, как то и предписывалось из Кремля, сроки. Весь океан оружия, боеприпасов хлынул обратно. Европейцев мы обезопасили, засунув мину под собственный зад.

Над созданием самых мощных типов взрывчатки и оружия ломали головы наши ученые в тысячах секретных НИИ. Наши матери, отцы гнули спину в своих “почтовых ящиках” и получали нищенскую зарплату. Страна жила впроголодь, сверкая голым задом, чтобы накапливать эти танки, боеголовки, снаряды, мины. А теперь мы, сверкая все тем же местом, сидим на горе этого смертоносного “добра” и ждем, когда же нас разорвет в клочья. Воистину - мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!

Впервые об этой грозной проблеме я услышал в 1992 году от тогдашнего мэра Петербурга Анатолия Собчака. Я спросил, какая самая большая экологическая опасность угрожает городу.

- Колоссальный перегруз Кронштадта и других мест, каких, все равно не скажу, устаревшими боеприпасами. Есть такие, что лежат со времен первой мировой войны, - ответил он. - Если это хозяйство рванет, городу будет нанесен колоссальный ущерб. Будут жертвы среди населения. Мы ведем долгую, но безуспешную переписку с Минобороны. Но у него нет денег на решение проблемы.

Собчак так и не смог найти общего языка с Министерством обороны, для генералов он так и остался костью в горле, штафиркой, обличавшим их с трибуны Верховного Совета СССР за бойню в Тбилиси. Генералам и адмиралам хватало другой головной боли, вооруженные силы рушились, проблемы росли как снежный ком, количество кресел стремительно уменьшалось. До старых ли тут боеприпасов?

Но тут один за другим стали взрываться и гореть арсеналы на Дальнем Востоке. Все они были переполнены боеприпасами, срочно вывезенными из Прибалтики.

Единственный путь снижения опасности для нашего региона - уничтожение таких боеприпасов методом подрыва, уверяли нас офицеры Ржевского полигона. И действительно, с августа 1994 по февраль 1995 года, гремели взрывами Ржевский и Елизаветинский полигоны. Земля ходила ходуном, в воздух взлетали сотни тонн высококачественной стали, мощная взрывчатка превращалась в токсичные вещества. Весь вопрос был, куда сотни тонн этих токсичных веществ выпадают, куда их ветер несет, в какие речки, ручьи. На этой же пресс-конференции я выяснил, что ни в МО, ни у офицеров полигонов нет методик, по которым можно было определить, воздействию каких токсичных веществ подвергаются в результате таких взрывов растительность, почвы, подземные воды.

В начале февраля Петербург от взрывов на Ржевском полигоне затрясло так, что в некоторых домах, расположенных неподалеку от полигона, по стенам зазмеились трещины, вылетели стекла.

Офицеры полигона уверяли, что это ложь, вся информация о “ЧП” в прессе инспирирована коммерческими структурами, которые зарятся на полигонные земли. Я провел журналистское расследование - стекла в домах действительно вылетали. В том числе и большое стекло в зале для траурных церемоний в петербургском крематории. Эта картина была покруче, чем у любого Кафки.

В две воронки было заложено восемь глубинных бомб. Бобрус рассказал, что привезли их с форта Красная Горка. В каждой было по 160 килограмм взрывчатки. Мы ушли в мощное бетонное укрытие, прикрытое со стороны воронок листом корабельной брони сантиметров в пять толщиной. Я предусмотрительно открыл рот. Взрыв грянул такой обвальной силы, что даже в небольшое окошко, обращенное в другую от подрыва сторону, ворвалась мощная воздушная волна. В спину толкнуло, барабанные перепонки затрепетали.

Мы позвонили врачам у шумомера. Прибор ничего не зафиксировал, - ответили они. Вот видите, радовался капитан 2 ранга Бобрус, можно взрывать дальше.

И тут я понял, что никогда не узнаю, отчего вылетали стекла в домах и крематории. Потому что в тот день могли рвануть не глубинные бомбы, а что-нибудь покруче. И вовсе не в этих воронках, которые нам с Татьяной Артемовой так старательно демонстрировали.

Конец этим дискуссиям положила Ленкомэкология, запретившая уничтожение боеприпасов методом подрыва. Полигоны замолчали.

По данным “Экоцентра” Приморского геолкома в результате взрывов произошло массовое заражение детей таллием. Облысело тридцать малышей. Кроме таллия было отмечено выпадание ртути, мышьяка, кадмия и прочих токсичных химических элементов. Концентрация во много раз превышала фоновые значения.

Я был первым гражданским журналистом, попавшим на территорию этого арсенала. Его командир - капитан 1 ранга Вячеслав Хохлов пошел на риск, давая мне интервью, еще больше он рисковал, когда показывал площадки открытого хранения якорных мин и реактивных боеприпасов. Я видел, как в казематах старых береговых батарей бабенки в синих халатах разбирают на составные части снаряды. На моих глазах чушки в 305 миллиметров два мужичка в промасленных спецовках катили по направляющим и миловидная блондинка лет сорока щипцами вытягивала из нутра этой махины ярко-оранжевую “свечу” тротила.

- У нас нет никаких проблем с утилизацией боеприпасов, снаряженных тротилом. Ежегодно мы “перерабатываем” боеприпас, который помещается в 300 вагонах, - рассказывал мне Хохлов. - Научились производить из тротила промышленное взрывчатое вещество, оно гостировано, допущено Гостехнадзором. В нем так нуждаются карьеры всего Северо-Запада. В одной только Ленинградской области таких ВВ расходуется 37 тысяч тонн. Мы могли бы утилизировать и по 600 вагонов боеприпасов в год, снижая опасность не только для Петербурга, но и для всего региона. Но нам не дают этого делать. Я давно предлагаю и Министерству обороны, и правительству города - нужно как можно быстрее создавать Региональный центр утилизации именно здесь. Не ждать, пока нас тряхнут катастрофы, как на Дальнем Востоке. Но идет бесконечная переписка, сухопутчики предпочитают сидеть у переполненных, плохо охраняемых складов и надувать щеки. Нет до сих пор полной информации, где, в каких количествах, в каком состоянии лежат самые опасные - реактивные боеприпасы.

Я познакомился с Юрием Березуевым, начальником одной из лабораторий Технологического института, сотрудником СКТБ “Технолог”. Вместе мы ездили на Елизаветинский полигон, и я видел, как снаряды, противотанковые мины опоясывают взрывчатым шнуром “Алмаз”, сделанным из начинки устаревших боеприпасов. А потом режут их микровзрывами на куски, как батон колбасы ножом. Авиабомбы от таких шнуров раскалывались, словно грецкие орехи - пожалуйста, доставай взрывчатку.

- Так можно резать списанные танки, подводные лодки, корабли. И это будет намного дешевле, чем газом или сваркой, - говорил мне Юрий.

В СКТБ “Технолог” уже разработаны и внедрены промышленные рецептуры получения из боевых взрывчатых веществ ВВ гражданского назначения. Березуев показывал мне образцы красок и лаков, полученных из артиллерийских порохов. И по качеству они намного превосходили наши отечественные, продающиеся в магазинах. Из порохов, которые с безумной расточительностью сжигают, можно делать дымовые шашки, чтобы проводить очистку квартир, загрязненных ртутью.

Но всей этой работой сотрудники СКТБ “Технолог” занимаются на голом энтузиазме. Денег на разработки никто не дает.

И чтобы читатель не заблуждался, что хищение оружия и боеприпасов типично российское достижение: Ассошиэйтед Пресс в конце декабря прошлого года распространило сообщение - с американских военных складов и арсеналов регулярно “исчезают” автоматические винтовки, взрывчатка и другое боевое снаряжение. Как сообщила выходящая в штате Огайо газета “Дейтон дейли ньюз” в настоящее время военная прокуратура расследует 111 случаев хищения оружия, вскрытых в 1995 -1996 годах.

А на базе арсенала в Большой Ижоре будет создан региональный центр утилизации в интересах и других видов Вооруженных Сил России. Об этом тоже написано в ответе на мой запрос.

Ликовать пока рано, но лед уже тронулся. Командир части, расположенной в форте Красная Горка, подполковник Сергей Баданов прислал за мной машину, честь небывалая, и уверял, что никакой опасности содержимое форта для атомной станции не представляет. Он с горечью сказал - знаете, чего вы добились своей публикацией - нас расформировывают. Все боеприпасы, вооружение из Красной Горки сейчас вывозят на арсенал в Большую Ижору. К маю этого года в казематах форта не останется ничего.

 ссылка на "ПОСЕВ" обязательна