28 мая 1996 года самолет, на борту которого я находился, оторвался от взлетно-посадочной полосы аэропорта Северный в Чечне. Я покидал республику, расторгнув контракт о прохождении военной службы. Я покидал край, где человеческая смерть и горе стали самым обычным явлением; где я узнал, что такое настоящее боевое братство; где я узнал, что значит потерять товарища; где я понял, как хрупка, жестока, грязна... и прекрасна жизнь. Улетая, я понимал, что мне никогда не забыть эту войну, ставшую частью моей жизни. Я не смогу ее забыть, да и не хочу!

Уже немало высказано мнений об этой войне и о российской армии. Из печатных изданий НТС особенно понравилась статья Д.А. Ханова “Уроки капитуляции в Чечне” (“Посев” N 6, 1996). Надеюсь, мое мнение также будет небезынтересно читателям “Посева”. В написании материала мне помогает календарь-памятка НТС за 1995 г., в ежедневнике я каждый день делал записи о том, что происходило. Я вел этот дневник с 14.05.95 по 4.1.96. Теперь - это память о войне вместе с несколькими десятками фотографий.

Я хочу рассказать о войне, увиденной глазами солдата и члена НТС, хочу рассказать, что думали об этой войне солдаты, офицеры и прапорщики, с которыми меня сводили фронтовые будни. К сожалению, и сегодня я не обо всем могу сказать.

Некоторое время назад я жил на Украине, там и вступил в НТС. Потом переехал в Россию, в небольшой городок. Здесь политикой интересовались мало. Я считал, что в Чечне совершается несправедливость: к власти пришёл диктатор - Дудаев, притесняются славяне...

Когда вызвали в военкомат и предложили службу по контракту на территории Чечни, я, подумав, согласился.

Придя на областной сборный пункт, я удивился, увидев одного из контрактников. Он был мертвецки пьян и возраст не подходил. На службу по контракту разрешено брать граждан до 40 лет, а ему было за сорок. Несколько человек были похожи на бомжей... К счастью, вербовщики, несмотря на нехватку кадров, “отсеивали” большинство такого контингента.

Меня, как радиотелеграфиста, зачислили командиром отделения в командно-разведывательный центр (КРЦ).

Менее, чем за неделю, мы подготовили технику и, погрузившись в эшелон, отбыли на Кавказ. Мало кого обрадовало начало служебной карьеры. Обмундировали нас плохо: дали обыкновенную “афганку”, а не камуфляжную форму; вместо положенных нам офицерских портупейных ремней дали простые солдатские, даже офицерских кокард и тех не нашли. Питание оставляло желать лучшего. Нас успокаивали, что как только прибудем на постоянную базу, все нормализуется.

Через 5 суток, порядком измучившись, мы прибыли во Владикавказ.

В Северной Осетии мы стали готовиться к отправке непосредственно в зону боевых действий. Никакого улучшения в нашем быту не наступило, выход в город не разрешали, а питание стало еще хуже. Наконец, многие не выдержали и подали рапорта на увольнение или перевод. Лишь после этого командир сдался и разрешил выход в город в свободное время, предварительно напутствовав, что не успеем мы в военной форме выйти за ворота, как нас поймают и, в лучшем случае, до полусмерти изобьют. Некоторых это предостережение напугало и они, выходя, переодевались в “гражданку”. Я выходил в форме и убедился, что это чушь. Осетины дружественно относились к русским вообще и к военным, в частности.

Пока наша колонна шла по территории Северной Осетии, во всех селениях нам махали руками малыши и улыбались девчата, приветствовали старики. Но когда, миновав Моздок, мы въехали в Ичкерию, всё резко изменилось: нас провожали хмурыми взглядами. На домах виднелись надписи: “Русские - фашисты. Вон из Чечни”, “Аллах вас покарает”. То и дело встречалась обгоревшая техника. Когда наша колонна проезжала через Грозный, то поразила степень его разрушения.

Прибыв в Ханкалу, я сразу заступил в ночной караул. Ночь показалась беспокойной. На передовых время от времени постреливали, было слышно, как в Грозном то в одном, то в другом конце вспыхивали скоротечные бои между блок-постами “федералов” и боевиками.

Особым опасностям мы не подвергались, так как наши позиции располагались в глубине базы. Собственно, за все время моего пребывания в КРЦ нас ни разу не обстреляли - со всех сторон прикрывали другие части.

Дисциплина расшаталась вконец. На карьер, отведенный под стрельбище, нас сводили лишь после долгих уговоров. А ведь все мы со времен срочной службы не стреляли.

Всю черновую работу контрактники выполняли сами, но когда начальник связи КРЦ, капитан, приказал сержанту, имеющему 4 медали за боевые заслуги в Афганистане, собирать окурки и мусор у штабных офицерских палаток, наше терпение лопнуло. Я подал рапорт о переводе в часть ВДВ (Воздушно-десантные войска), где была нехватка кадров, и следом за мной началась волна рапортов на перевод и увольнение. Командир КРЦ, видя, что дело принимает совсем дурной оборот, попытался изменить положение, но было поздно.

В начале августа пришел приказ о моем переводе в десант. Служба здесь сильно отличалась от службы в КРЦ. Материальное обеспечение и бытовые условия были совершенно другие. Мне сразу выдали камуфляжную форму, заменили кирзовые сапоги на удобные армейские ботинки, выдали брезентовую спецовку и ботинки с шипами для действий в горных условиях. Питание было хорошим, денежное довольствие, в отличие от многих частей, выдавали вовремя.

Регулярно (1-2 раза в неделю) проводились учебные стрельбы. Я овладел всеми видами стрелкового оружия, кроме того, нас обучали подрывному делу, гранатометанию и использованию спецоружия. Большое внимание уделялось физической подготовке. Один день в неделю нас обучали приемам рукопашного боя и проводили тактические занятия. Основное же внимание уделялось спецподготовке, в моем случае - умелой работе на различных видах радиостанций в различных ситуациях.

Наша часть была на передовых позициях базы, поэтому почти каждую ночь подвергалась обстрелу. В скором времени я получил боевое крещение. В Грозненском районе действовали тогда партизанские группы дудаевцев, не имеющие тяжелого вооружения, поэтому тяжелых боев не было.

Затрону некоторые моменты взаимоотношений между военнослужащими. Ни для кого не секрет, что российская армия унаследовала такую болезнь от советской, как “дедовщина”. Не избежали этого и части, воюющие в Чечне. Однако в нашей части не было никаких изощренных издевательств и унижений. Безусловно, большинство хозяйственных работ ложилось на плечи более молодого призыва, но в бою “деды” выходили вперед, а новичков берегли. “Дедовщина” на войне носила характер наставничества, правда, и без рукоприкладства не обходилось. Что касается взаимоотношений “контрактники - срочники”, здесь дело обстояло так. Хозяйственные работы и наряды выполнялись срочниками; контрактники если и привлекались к ним, то только в качестве руководителей. Большинство наших контрактников были во многих “горячих” точках, начиная с Афганистана. Они не злоупотребляли своим служебным положением, хотя были исключения. Не стану скрывать, что и мне приходилось применять эти самые “неуставные взаимоотношения”.

Попав служить в ВДВ, я познакомился с еще одной особенностью. Дело в том, что многие солдаты и офицеры воздушного десанта с презрением относятся к другим войскам (исключение: авиация, морфлот, части спецназа и пограничники). Задираться перед “мазутеями” (другими частями Минобороны) и “ментами” (части МВД) считалось “правилами хорошего тона”. Уверен, что многие, слушая фронтовые сводки о положении в Чечне, то и дело слышали: “внутренние войска овладели населенными пунктами...”, “блок-посты милиции предотвратили...”, “подразделения МЧС проделали...” и т.д. Согласитесь, что у многих, могло сложиться мнение, будто все тяготы войны несут только МВД и МЧС. Я не хочу умалять их заслуг, но всем военным было понятно, что эти части действуют во втором, а то и в третьем эшелонах, занимаясь в основном ликвидацией малых групп и отдельных боевиков, а также охраной наших тыловых объектов. В силу всей своей специфики: вооружение, обучение, оснащение - они предназначены для этих целей, а не для фронтовых боев. Но зачем эта подтасовка фактов? Все грамотные люди понимали, что штурмы и удержание рубежей - дело ВДВ, морпехов и спецназа при поддержке других сухопутных частей с их тяжелым вооружением и авиацией. Кроме того, МВД и МЧС гораздо лучше обеспечивались, чем части Минобороны, а это вызывало зависть...

В середине апреля я встретил в Ханкале людей в казачьей форме, познакомился и разговорился с ними.

Батальон был сформирован из разных казачьих войск, но основную массу составляли терские казаки. Все пошли воевать добровольно. При формировании батальона старались соблюсти старинный принцип семейного сбора: если служить шли родственники, то их определяли в одно подразделение. Эта традиция способствовала особенной сплоченности и дисциплине.

Вооружены они были только стрелковым оружием, бронетехники я не видел. Из рассказов казаков я понял, что чины Минобороны, которые отвечали за формирование их батальона, вооружили их списанным оружием и негодными автомобилями.

Поначалу батальон лишь охранял станицы и русские села Наурского и Шелковского районов. В ходе выполнения поставленных задач, казаки показали себя с хорошей стороны. Они лишили “духов” всех безопасных баз в этих районах и заодно частично перевооружились из арсеналов боевиков.

Видя их успехи, командование ОГВ решило использовать казачий батальон в районах активных боевых действий. За недолгое время он побывал в жестоких боях и прошел славный боевой путь. Особенно ярко казаки проявили свою доблесть в бою за село Орехово. Федеральные войска несколько дней безуспешно атаковали позиции боевиков, а казаки уже на второй день полностью выбили дудаевцев из села.

Казалось, что учитывая такой опыт, нужно было стремиться к увеличению участия казачьих отрядов в чеченской войне. Но вместо этого батальон был вскоре выведен с территории Чечни и расформирован. Почему? На этот вопрос я до сих пор не услышал никакого вразумительного ответа.

Меня часто спрашивают, что запомнилось больше всего на этой войне? Много разного было, но 6 ноября 95-го...

Наша часть уже давно не несла потерь, а тут погибло сразу три человека, причем все произошло как-то глупо. БТР с экипажем выехал на задание. Когда выполнили приказ, то по дороге назад решили заехать на рынок сделать покупки. Необходимые в таких случаях меры предосторожности не приняли. Двое были убиты сразу, третий, смертельно раненный, успел добежать до БТР и сказать водителю и наводчику, что их обстрелял снайпер. Когда они попытались уничтожить боевика, их оттеснила толпа чеченцев. Члены экипажа сумели пробиться к убитым и, погрузив их и раненого на БТР, вырвались из озверевшей толпы. Затем, передав по рации призыв о помощи, поехали в госпиталь.

Отряд был мгновенно оповещен о случившемся. Все кинулись к командиру с просьбой послать на помощь товарищам. Командир послал на рынок 2 БТРа с десантом, куда взяли самых опытных офицеров и солдат. Я не попал в эту группу, а потому кинулся на узел связи и, освободив заменяющего меня срочника, стал поддерживать связь с экипажами. Они так и не успели доехать до рынка - из штаба ОГВ был отдан приказ вернуться на базу.

Трудно описать, что было тем вечером. Погибли два офицера отряда и девушка-радиотелеграфистка из моей роты, ефрейтор Анжела Д. Многие солдаты и офицеры рыдали, не стыдясь своих слез. Но скорбь сменилась гневом, мы заняли огневые позиции... Давно на этом участке не было такой пальбы!

Возвращаюсь в центр боевого управления отряда, иду в отсек узла связи, на входе сталкиваюсь с дежурным, у него в руках снайперская винтовка и “цинк” с патронами. “Уже 5 раз звонили из штаба ОГВ, - говорит он, - требуют прекратить огонь. Пойду на позиции, “передам” приказ лично”. Остаюсь я и двое моих подчиненных. Звонит телефон прямой связи со штабом ОГВ, поднимаю трубку и представляюсь.

- Где оперативный дежурный или дежурный по части? - спрашивают меня, - когда прекратите огонь?

- Они ушли лично проследить за исполнением приказа, - говорю я и вешаю трубку.

До утра не прекращалась канонада. Соседние части открыли огонь из танков по “зеленке”, поддерживая нас. Из штаба ОГВ звонили много раз, но приехать на передовую никто не решился...

На следующий день привезли тела погибших (раненый скончался в госпитале). Мы прощались с ними. Все ребята в отряде были чуточку влюблены в Анжелу, да и можно ли было не любить ее? Прыгала с парашютом, участвовала в боях, была веселой и озорной... Осталась сиротой её дочка.

Что бы там ни говорили с экрана телевизора президент и руководители силовых министерств, с федеральными войсками воевали не какие-то бандформирования, а армия Ичкерии. Причем эта армия была хорошо вооружена (во всяком случае не хуже нас) - несколько раз среди отбитых у дудаевцев трофеев встречались такие новые образцы боевой техники, что наши офицеры о ней только слышали или видели на учебных полигонах.

Единственным ощутимым преимуществом “федералов” была авиационная поддержка.

Мирные жители республики сильно устали от войны и были лояльны к федеральным властям, хотя особой симпатии не испытывали. Показателен такой случай. Увидев боевиков, закладывающих взрывчатку под трубопровод, жители сразу сообщили об этом в комендатуру.

Вооруженные силы Ичкерии тогда находились в очень тяжелом, если не в катастрофическом положении. Как было видно из донесений разведки и допросов пленных, в рядах боевиков царило уныние и разброд. Многие ополченцы уходили из частей, да и наемники порядком пали духом. У чеченцев были на это все основания: наши войска уже овладели Гудермесом и Шали, брали один за другим горные укрепрайоны...

Объединенная Группа Войск (ОГВ) Минобороны России в Чечне, напротив, была сильна как никогда. Это была уже не та группировка, что в декабре 1994 года. Большинство солдат было “обстреляно”. Если раньше войска шли на самоубийственные штурмы даже без должной огневой поддержки (“... применять артиллерию и бомбить нельзя - там депутаты и правозащитники”, так объясняли нам), то теперь стали применять метод “выдавливания”. Благодаря этому потери наши резко снизились, а у противника они возросли. Но среди мирного населения жертвы были велики. Правда, известные буденновские события порядком испортили нам настроение, но в целом моральный и боевой дух федеральных войск был очень высок. Казалось, что еще немного усилий - и Дудаев капитулирует.

Во время отпуска я побывал на Украине в Днепропетровске, навестил мать. Встретился с другом-“афганцем”, который теперь стал офицером украинской милиции. Он рассказал мне, как на Украине обосновались несколько чеченских групп. Они собирали средства на войну и отсылали их в Ичкерию, вербовали наемников для участия в боевых действиях. Украинские власти смотрели на это “сквозь пальцы”, хотя чеченцы часто нарушали закон.

Побывал я и в техникуме, который окончил несколько лет назад. Преподаватели техникума, переименованного к тому времени в колледж, попросили меня рассказать студентам, как “там”.

Меня завели в аудиторию, где когда-то и я изучал технологию производства радиоустройств. Около четырех десятков студентов с любопытством глядели на меня - российского десантника, одетого в камуфляжную форму с лихо заломленным набекрень беретом. Я стоял перед ними и не знал, что сказать. Может о том, как погибли наши товарищи на грозненском рынке от пуль снайпера, или о том, как вшивеют и голодают 18-летние пацаны в окопах на передовой? А может о том, как я встретил в Чечне 7-10-летних мальчишек, которые не умеют читать и писать, но могут с закрытыми глазами разобрать и собрать автомат и установить мины? Ну как рассказать этим 16-летним детям, что такое ВОЙНА? Теперь я понял, почему был так скуп на рассказы о боях “афганец”...

 ссылка на "ПОСЕВ" обязательна