·
МОСТЫ В ПРОШЛОЕО Движении Сопротивления и самиздате
Револьт ПИМЕНОВ
16-17 мая в Сыктывкаре прошли чтения, посвященные памяти моего отца - Револьта Ивановича Пименова – историка, общественного деятеля, математика (1931-1990). С юношеских лет он связал свою жизнь с борьбой за освобождение России. Это привело его сначала на шесть лет в лагерь, затем на пять лет в ссылку, а в 90 г. – на съезд народных депутатов России и в Конституционную Комиссию, где он работал до самой смерти.
Благодаря этим чтениям, проходившим, кстати, в день его рождения, я вспомнил, как мой отец отмечал день рождения в 70-е и 80-е годы. Всегда второй или третий тост был тостом “моряков”: за тех, кого с нами нет. За тех, кто сейчас в опасности, в заключении и не может веселиться, потому что мужественно бросил вызов советской власти. Не хватит ни семи, ни даже семидесяти страниц для того, чтобы бегло рассказать о движении и его героях, я попытаюсь лишь очертить его мотивы и направление, наметить несколько вех.
Если говорить о послевоенном движении сопротивления, то здесь очень мало обзорных, осмысляющих трудов. Могу назвать книгу Людмилы Алексеевой “История инакомыслия в СССР”, написанную еще в Америке в 1983 г., и вышедший уже в 90-е сборник “Самиздат” в Санкт-Петербурге. Это книги справочного типа. В современной публицистике диссидентство присутствует, кажется, своим отсутствием, затянувшейся и загадочной фигурой умолчания. Скажем, редакция “Звезды” вычеркивает из предисловия В.А. Пименовой, моей мамы, к отрывкам из “Одного политического процесса” (воспоминания Р.И. Пименова о суде над ним и его соратниками в Санкт-Петербурге - Ленинграде в 1957г.) абзац о диссидентах в сегодняшней жизни. Это, пожалуй, несколько затянувшаяся минута молчания.
Обывательское мнение о диссидентах часто таково: им тоже верить нельзя! Да, раньше они страдали, но сейчас врут и глупят, как и все остальные. С другой стороны, обыватель видит в них немножко дурачков. Скажем, ведущий “Часа пик” высказался о Листьеве: “Он был не дурак, он умел найти компромисс с властями”. Эти пошлости легко понять и здесь мне нет нужды с ними спорить. Интересней высказывания людей выдающихся. Эрнст Неизвестный пишет, что никогда не был диссидентом, потому что диссиденты - разрушители, а он - творец. Солженицын сказал, что от диссидентов его отделяла их лояльность советской конституции, и он не был диссидентом, потому что в отличие от них не принимал советского строя вообще и его конституции в частности. Не буду выяснять, кто из этих гениев верней характеризует диссидентов, но очевидно, что они противоречат друг другу. По Неизвестному диссиденты слишком нелояльны, а по Солженицыну - слишком лояльны. Интересно, что оба этих Мастера воспринимались обществом в 70-е как диссиденты. О чем эта разноголосица свидетельствует? О том, что какой-то единой идеологии диссидентства не было. Не борцы с режимом, не диссиденты назвали себя “диссидентами”. Это Советская власть и ее подручные инженеры человеческих душ (в обиходной речи - журналисты) нацепили такую метку на всех, активно несогласных с советской действительностью. Слово, как говорил мой отец, “шипучее, иностранное, непонятное и страшное”, поэтому власти так назвали своих противников. А те, кого так назвали, не стали спорить и мрачно шутили о “сидентах” и “отсидентах”. Кстати, и Р.И. Пименов, и А.Д. Сахаров предпочитали называть себя “вольномыслящими”. Пришла пора отбросить это слово “Диссидент” и говорить о Движении Сопротивления. Сегодня есть свобода слова, и чем точней мы будем словом пользоваться, тем дольше ее сохраним.
Движение Сопротивления зародилось после войны. И до войны, разумеется, не все жертвы сталинизма были безвинны перед советской властью, некоторые, как Д. Панин, изо всех сил пытались найти возможность активного сопротивления режиму, но их ориентиры и надежды были на эмиграцию, на бывшие в ней антибольшевицкие силы. Эти настроения можно назвать контрреволюционными. Были попытки терактов. Были “внутренние эмигранты” в литературе и науке, были, наконец, верные Православной Церкви и других конфессий, где люди скрывали душу. Но стремления заменить, преобразовать общество, не в мечтах одиночки, а совместном движении (хотя бы еще лишь словесном) - после уничтожения контрреволюции и до победы над фашизмом - не было.
После одержанной народом победы многие почувствовали веру в свои силы, стали более независимо глядеть на мир, побывали в разных странах - движение стало развиваться. Примерно до 1955 г. о нем известно очень мало. Многие почему-то отсчитывают все перемены в стране с ХХ съезда. Сколько еще нам мерить страну лишь партийными съездами!? Разрозненные группы молодежи, стремящиеся бороться со сталинской действительностью, были сразу после войны. Это отражено и в немногочисленных мемуарах, и в рассказах их участников. Например, Ю.С. Динабург, кстати, старинный знакомый Р.И. Пименова, вспоминает, как их компания старшеклассников, не успевших попасть (по возрасту) на фронт, решила все-таки постараться сделать что-нибудь доброе и мужественное для страны. Кроме дискуссий, они ничего не успели, были арестованы. Мой отец в 1948 г. выходит из комсомола. Ю. Меклер рассказывает о “деле нищих сибаритов”. Молодежные группы попадали в лагеря, о них не писали газеты, в отличие от дутых дел убийц-врачей; общество ничего о них не знало, а заговорщики знакомились друг с другом в “ГУЛАГе”. В каторжных университетах (где при желании и удаче можно было получить гуманитарное образование: социология, история, философия, богословие - далеко превосходящее все советские вузы) они формировались и выходили по реабилитации после 1956 г. Надо заметить, что сама реабилитация, особенно ее бериевский этап 1954 г., была обусловлена восстаниями в лагерях (Джезказган, Воркута, см. Солженицына и Панина).
А вольномыслящая и отважная молодежь, встретившая ХХ съезд на свободе, стремилась “взять свободу слова явочным порядком”. И те, кто, как мой отец, “преступали границу легальности”, оказывались в заключении. Так шло два встречных потока: громадный с ГУЛАГа и поменьше - в Гулаг. Теперь уже “за политику” сажали не каждого 10-го, не в алфавитном порядке, как это было при Сталине, и даже не всех недовольных, а только самых граждански активных, самых искренних, самых смелых. И таких было много. Возникали тайные кружки “настоящих социалистов”, “подлинных коммунистов”, Социал-Христианский Союз в России, национальные движения вышли на поверхность. Перечислять названия организаций и их лидеров можно часами. Известны события в Новочеркасске и мятеж на военном корабле... Но из множества проявлений сопротивления, пожалуй, наиболее долговременным было движение за права человека, зародившееся в Москве в начале 60-х и сформировавшееся к 70-м. В нем было единство провозглашаемых целей, преемственность активистов и лидеров и ему в наибольшей степени удалось привлечь внимание свободного мира, а благодаря радио “Свобода” - и соотечественников. Поэтому на нем стоит остановится подробно.
Оно зарождалось парадоксально. Ему помог Маяковский, радовавшийся когда-то, что “рухнуло браунингом в провал римское и еще какие-то права”. Он вошел в общественную жизнь Москвы, как и обещал, “весомо, грубо, зримо”. У его памятника с конца пятидесятых годов стали читать стихи молодые, непризнанные поэты. Кстати, среди них были В. Осипов (позднее русский националист), Э. Кузнецов (лидер знаменитого “самолётного” дела, националист еврейский), В. Буковский. В этой молодежной, богемной среде возник СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев), проведший, видимо, первую в советское время неофициальную демонстрацию с требованием творческих свобод. Это было дерзкое, даже ерническое мероприятие: среди лозунгов был и “лишим соцреализм девственности!”. В той задорной компании был незаслуженно забытый сегодня человек - Александр Есенин-Вольпин. Он увлекался и поэзией, и математической логикой, мог общаться и с бунтарями-поэтами, и с солидными интеллектуалами, мыслившими уже политически. По его инициативе после ареста Синявского и Даниэля прошла первая в СССР правозащитная демонстрация. Он вместе с друзьями из СМОГа распространял листовки в вузах Москвы с призывом требовать гласности суда над арестованными и “уважать советскую конституцию”. Демонстрация прошла 5 декабря 1965 г. на Пушкинской площади в Москве. Конечно, участники ее были тут же схвачены. Но она послужила толчком, началом, стала повторяться каждый год. Затем началась “подписантская” кампания, нараставшая до конца 1968 г., до подавления советскими танками демократического социализма в Чехословакии. Участвовали в этой кампании самые разные люди: и уже упомянутые бунтари, и жены арестованных, и - это было главным - некоторые академики, выдающиеся музыканты и даже коммунисты (часто родственники репрессированных). Петиции с требованиями демократизации собирали в те годы сотни подписей в Москве. В эти же годы набирал силу самиздат.
С усилением гонений в конце 60-х движение стало уже кристаллизоваться. Отошли случайные попутчики, надеявшиеся на быстрый политический успех - Чехословакия развеяла надежды на “социализм с человеческим лицом”. Другие же, наоборот, решили не сдаваться и продолжать борьбу, становящуюся все более опасной. В июне возникла первая правозащитная ассоциация - “инициативная группа по правам человека”. Она обращалась не только в советские органы, как это было раньше, но и в ООН, в надежде, что свободный мир повлияет на советский режим. Ее члены: Т. Великанова, Н. Горбаневская, С. Ковалев, В. Красин, А. Лавут, А. Левитин-Краснов, Ю. Мальцев, Г. Подъяпольский, Т. Ходорович, П. Якир, А. Якобсон, В. Борисов, М. Джемилев, Г. Алтунян, Л. Плющ. Их обращения были периодическими и то, что они появлялись не от разрозненных личностей, а от “группы”, усиливало их вес. В те же годы возникла “Хроника текущих событий” - периодический бюллетень, рассказывающий о нарушениях советской властью прав человека. Бюллетень выходил до 80-х годов и стал информационным мостом между самыми различными движениями: религиозными, национальными, правозащитным. Кстати, аналогичные (но более узкие по содержанию) бюллетени издавали нелегально ранее баптисты и крымские татары. В ноябре 70-го был создан комитет защиты прав человека. Инициатором был Чалидзе, основателями - Сахаров и Твердохлебов. Участвовал Шафаревич. Экспертами - А. Есенин-Вольпин и Б. Цукерман. Корреспондентами - Солженицын и Галич. Эти фамилии показывают, что сотрудничество людей, идеологически очень разных, было возможно. Жаль, что сегодня имена многих участников этого комитета служат некими разграничительными флажками.
Кризис этого по преимуществу московского движения (а оно было московским не потому, что москвичи хотели прав человека больше, чем одесситы или ленинградцы, а потому, что в Москве арестовывали не так быстро, как в других городах) случился в 73-74 годах из-за слабости и отречения арестованных Якира и Красина. Он был преодолен, и после подписания известных Хельсинкских соглашений по идее А. Орлова возникла Хельсинкская группа. Мысль Орлова была проста: использовать западные державы, подписавшие заключительный акт этого соглашения, в котором признавались послевоенные границы в Европе в обмен на обещания СССР соблюдать права человека, как посредника между правозащитниками и советской властью. Оказалась ли эта попытка удачной? И да, и нет. Аресты не прекратились. Был арестован и сам А. Орлов. Но западная общественность взволновалась, проблема прав человека стала дежурной не только в СМИ, но и на всех переговорах с СССР.
В 80-е, после ввода войск в Афганистан, СССР перестал считаться с мнением западных держав. Андропову удалось организовать ряд удачных процессов над “антисоветчиками” (кстати, слово “антисоветчик” все же лучше отражает суть дела, чем “диссидент”). Сколько-нибудь периодическая правозащитная деятельность стала невозможной, хотя стихийные протесты и самиздатное движение не умирали никогда. Но у бунтарской молодежи были уже другие, не политические бунты - тяжелый рок, хиппи... Отчасти это происходило потому, что советскую власть уже не принимали всерьез, по известному анекдоту: “Человек разбрасывает листовки на Красной площади. Его задерживают и видят, что в листовках ничего не написано. Почему? А зачем писать, и так всё ясно”. Отчасти потому, что культивируемый цинизм всё более преобладал. Можно сказать - последнее, что успела сделать советская власть - разгромить организованное правозащитное движение. Именно поэтому “перестройка” проходила так бездарно: те, кто мог бы ее эффективно осуществлять, были уже слишком измучены борьбой с самым бесчеловечным режимом в истории России. Они, даже выпущенные из заключения Горбачевым, были разъединены (часто умело распускаемыми ГБ сплетнями) и больны.
Теперь несколько слов, характеризующих Движение Сопротивления в целом, не только его московскую правозащитную часть. Что могло толкать людей на этот протест? Вот истоки, которые я нахожу: прежде всего, русская классическая литература, открывающая духовный мир и идеалы несравнимо более богатые, чем идеалы “совдепии”. Русская поэзия. Малоиздаваемые Ахматова, Цветаева, Гумилев, Мандельштам, Пастернак - они учили свободе, учили любви и красоте, учили “не бояться и делать что надо”, противостоять власти (а часто и обществу), усредняющей все и вся, отрицающей личность и теоретически, и практически. Именно через литературу многие приходили к христианству. Привлекал несколько мифологизированный “Запад”, его демократия, его процветание и отзывчивость. Многие вдохновлялись образцами революционеров начала века, народовольцев (но не подражали их терроризму). В России с прошлого века до, пожалуй, 90-х годов ХХ всегда было широкое общественное движение, пропитанное идеями бескорыстного служения, и удивительно, что с обретением свободы это движение кажется оборвавшимся. Но это тема другого разговора, может быть оно все-таки не исчезло...
Сейчас модно говорить о национально-государственной идеологии. К этой теме можно относиться по-разному. Кое-кто видит в такой идеологии лишь возможность цензуры. Можно надеяться, что когда-нибудь идеология сплотит народ. Я не знаю, нужна ли нам национально-государственная идеология, но совершенно убежден - идеалы нужны и каждому человеку, и обществу, и государству в целом. И мне очевидно, что пока в национальном сознании - т.е. в СМИ, в публицистике, учебниках истории - не будут указаны настоящие национальные герои, люди, заплатившие годами лишений за нашу свободу, никакая плодотворная национальная идеология невозможна. Поразительно и огорчительно, что герои Сопротивления, имеющие часто награды от других стран, до сих пор не отмечены ни Российским государством, ни Российским обществом.
Самиздат
Голосом Сопротивления был самиздат. Что такое “самиздат”? Это издательская деятельность в СССР, осуществленная в обход государственных издательств. Самиздатом также называли машинопись “Жить не по лжи” Солженицына или переснятые на фото стихи Бродского. Подобно тому, как монополия государства в экономике порождала теневую экономику, так стремление государства установить монополию на культуру и единомыслие порождало самиздат. Самиздат - явление, присущее всем обществам. В свободной стране частные издательства - явление само собой разумеющееся, в тоталитарном государстве они запрещены и невозможны, вместо них появляется самиздат. Самиздат был средством для личности, различных компаний и сообществ не только и, может быть
, не столько удовлетворить свое любопытство, но и проявить духовную, культурную, а иногда и политическую независимость от государства.Как можно классифицировать самиздат? По крайней мере тремя способами: по содержанию, по изготовлению и по криминальности
. Я поясню эту классификацию на примере самиздата, с которым сталкивался в семье. Прежде всего, классификация по содержанию. Самиздат бывает:1. Естественно-научный
2. Художественный
3. Общественно-политический.
Естественно-научный самиздат Р.И. Пименов начал создавать с конца сороковых годов. Здесь и студенческий коллективный самиздат (конспект лекций по геометрии А.Д. Александрова), и переведенная моим отцом популярная книга Гамова по теории относительности. Гамов - крупный физик, оставшийся в Америке, насколько я помню, в 30-х годах. Надо вспомнить, что до 1956 г. теория относительности и математическая логика считались почти антисоветскими науками, поэтому отец разными окольными путями переводил статьи на эти темы, т.е. занимался самиздатом. Позднее он стал переплетать уже собственные статьи по космологии. Выйдя из лагеря, он издал в самиздате конспекты лекций по математической экономике, читанные им в Вихоревке, где он отбывал срок, и “Космометрию” - на мой взгляд, самое яркое его математическое произведение, написанное во владимирской тюрьме. В его архиве хранятся самиздатные варианты докторской и кандидатской диссертаций, монографии по электромагнетизму, рассмотренному с геометрической точки зрения, и даже “отчет о деятельности лаборатории математики и вычислительной техники” в КФАН.
Теперь о самиздате художественном. Его трудно отделить от общественно-политического. Ведь художественная литература издавалась или не издавалась советской властью именно по политическим мотивам. Я начну с художественного самиздата, по содержанию наиболее далекого от политики. Это - “Человек” Горького. Когда в 1948 г. отца за выход из комсомола заключили в сумасшедший дом, то у него был изъят и приобщен к делу (как явное доказательство болезни) рукописный текст этого произведения Горького. Сей анекдотический пример отражает не только уровень культуры медицинских работников, но и всей культурной политики в СССР. Я вспоминаю из художественного самиздата различные аккуратно переплетенные сборники Гумилева, пожалуй, самого дорогого
(рядом с Киплингом) Р.И. Пименову поэта. В них было и по сей день малоизвестное предсмертное стихотворение Николая Степановича “В час вечерний, в час закатный...” Был полный вариант “Мастера и Маргариты”, и полный вариант “Сказки о тройке” Стругацких. Были стихи Коржавина, Бродского и перевод Камю “Чума”. Кстати, мой отец переводил Камю не только из-за его литературных достоинств, он хотел познакомить интеллигенцию с мировоззрением, в основе которого - свободная воля и мужество личности, даже обреченной “чуме”.Наконец, про общественно-политический самиздат. Он не только необъятен, он даже трудно обозрим. Русская литература испокон века была в огромной своей части общественно-политической. Здесь - великие произведения Солженицына, самое растиражированное в 60-е произведение Евгении Гинзбург “Крутой маршрут”, мудрые, пронзающие мемуары Н.Я. Мандельштам. Много было у моего отца самиздата по истории России и СССР. Например, Солсбери “900 дней блокады”. Большое место занимала публицистика - Сахаров, Солженицын, Шафаревич, сборник “Из-под глыб”... Особо следует отметить самиздатские журналы - “Хроника текущих событий” (описание преследований инакомыслящих, самый смелый и долговременный - выходил около 15 лет), “Поиски”, “Грани”, “Сигма”, “Часы” и др. Разумеется, большое место в архиве Р.И. Пименова занимают его собственные самиздатские произведения. Назову некоторые: “Происхождение современной власти”, 1977 (под псевдонимом Спекторский), “Как я искал шпиона Рейли”, 1968, “Один политический процесс”, 1968, “О социальном диалоге”, 70-е, “О Глазунове, о жизни и еще кое о чем”, 80-е, “Дело о переписке Ивана Грозного и Андрея Курбского”, 80-е (в полемике с Лурье), рецензии в реферативном самиздатском журнале “Сигма”, “Мемуары”...
Итак, я классифицировал самиздат по содержанию, отметив некоторую условность деления. Вероятно, это присуще любой классификации достаточно сложного явления. Но, как я уже говорил, классифицировать самиздат можно по изготовлению или по носителю. Это гораздо проще. Самиздат чаще всего изготовлялся на пишущей машинке. В отличие от ксероксов, типографий, гектографов и др., взять под контроль пишущие машинки советская власть не могла. Часто я встречался с самиздатом, размноженным фотографированием. Так можно было получить больше копий, но это требовало денег, приборов, лаборатории. Встречался и самиздат в виде микрофильма. Мой отец был одним из пионеров микрофильмирования. Но этот способ не получил широкого распространения. Наконец, магнитофонная пленка тоже служила самиздату. Так распространялись творения бардов. У нас дома была фонотека с песнями Галича, Высоцкого, Окуджавы.
Теперь я постараюсь посмотреть на самиздат с точки зрения “компетентных органов” и буду классифицировать самиздат по его криминальности. Строго говоря, некриминального самиздата не было. Любой текст, переписанный от руки или набранный на машинке, был подозрителен и годился как повод к репрессиям. Я уже говорил, как Горький помог заключить в сумасшедший дом моего отца. Подборка цитат из Ленина могла возбудить подозрения на службе. Самый факт серьезного отношения к писаному слову вызывал опасения у советской власти и ее представителей на местах: партбюро, профбюро, особого отдела. Случайное обнаружение у человека самого невинного художественного самиздата могло испортить ему карьеру, лишить заграничной командировки, послужить причиной бессмысленных придирок начальства совсем по другому поводу. С точки зрения службы, карьеры - любой самиздат был криминален.
В уголовном кодексе различалось хранение и распространение самиздата. Хранение в одном экземпляре, по букве закона, не было преступлением (даже самой “антисоветской” литературы). Распространение же могло караться по двум статьям УК: 190 и 70. Первая из них карала распространение “клеветы” на советский строй, а вторая, более тяжелая, применялась, когда в тех же деяниях суд усматривал цель “свержения или ослабления” советской власти. Поскольку тоталитарная система стремилась подчинить себе все дышащее и разговаривающее, особенно же пишущее, постольку суд мог усмотреть “стремление к ослаблению” почти во всем.
Судили за распространение “Архипелага Гулаг”, за статьи Сахарова (а их автора - нет!), жестоко боролись с “Хроникой текущих событий” и другими политическими трудами, обличающими советский строй в жестокости и глупости. В 80-е годы ГБ упорно пыталось “уличить” в авторстве “Происхождения современной власти” Р.И. Пименова, чтобы привлечь его к суду. Но судили и за составление самиздатного сборника произведений Бродского (глубоко аполитичного по сути своей поэта), и за распространение воспоминаний Н.Я. Мандельштам (в провинции).
Теперь о тех, с кем Р.И. Пименов встречался ради самиздата. Многие из них названы в предисловии к “Происхождению современной власти”. По моим подростковым воспоминаниям, многие получали самиздат в нашей квартире, а некоторые и укрывали у себя во время опасности. Надо сказать, отец не рассказывал мне о всех своих “криминальных” контактах, не отягощал детскую душу. Правду-то о советской власти он (и сама жизнь) открывал мне уже в ребячестве. Чемоданы с самиздатом я перевозил из Сыктывкара в Питер и обратно, никаких неприятностей, кроме веса чемоданов, не испытывал. Особо упомяну С.Ю. Маслова, с которым отец сотрудничал в журнале “Сигма”, А.Б. Рогинского и Дедюлина, с которыми отец сотрудничал в журнале “Память”. В Ленинграде помню еще контакты отца с Б.И. Ивановым, редактором самиздатского журнала “Часы”. В Москве он на эту тему общался с И. Кристи, Есениным-Вольпиным, кажется, М. Бернштамом. Ходила в самиздате поэма Айхенвальда о суде над Пименовым и Вайлем в Калуге в 70
-м."ПОСЕВ" 3-98
posev@glasnet.ru
ссылка на "ПОСЕВ" обязательна