После религиозного бума начала 90-х годов информационно насыщенное общество вступило в спокойную стадию. Приток в различные конфессии уменьшился и достиг стабильного уровня, который, видимо, сохранится таким надолго. Зато обнажились незаметные прежде проблемы внутренних противоречий религиозного мира.

Современных верующих можно разделить на две основные категории: “ветераны” (не по возрасту, а по “стажу”) и прозелиты. Первые отличаются большей мудростью, осторожностью, опытом, но также и инертностью, консерватизмом. Прозелиты вступают в церковную жизнь активно, внося туда новую струю и те понятия, к которым привыкли “в миру”. Одни при этом оказались довольно равнодушны к обрядовой стороне. Другие,наоборот, сосредоточены прежде всего на ней.

Поначалу составлявшие меньшинство, прозелиты ныне доминируют во всех религиозных обществах, а в новообразованных достигают почти 100 процентов (исключая небольшое число выходцев из других организаций). Особенно высок уровень прозелитизма у так называемых организаций тоталитарного типа, благодаря системе напористого, “агрессивного” миссионерства. Самый низкий, по-видимому, у старообрядцев, чьи общины восполняются прежде всего по семейным линиям.

В разных религиях прозелитизм имеет свои особенности. Например, в иудаизме, где религиозному самосознанию сопутствует национальное, обострилась проблема детей от смешанных браков. В общинах они сталкиваются с унизительной дискриминацией. Своеобразной экологической нишей, “каналом”, отводящим от иудаизма евреев-полукровок, стало мессианское движение - протестантский модернизм с элементами иудейской обрядности. Среди верующих выделяются бывшие активисты. Потерявшие прежние ориентиры, но привыкшие к общественной деятельности, они ищут отдушину в религии. Нередко именно активисты занимают в церкви какой-нибудь пост, оттесняя пассивных “ветеранов”, которым сложно привыкнуть к новым условиям. Появляются священники, пасторы, миссионеры, настоятели монастырей, христианские журналисты с бурным советским прошлым. Они оказались незаменимы в делах, требующих организаторских способностей, но довольно поверхностны в духовной области.

Практически невозможно определить число номинальных христиан, причисляющих себя к той или иной деноминации автоматически - согласно национальным или семейным связям. Сюда можно отнести и людей, посещающих различные церкви в надежде на гуманитарную помощь или другие выгоды. В христианском мире появился свой бизнес, даже свои рэкетиры.

Католические и лютеранские приходы по составу остаются преимущественно национальными - финскими, немецкими, польскими и т.д.

Русских прихожан мало. Те, кого не устраивает Православие с его сложной системой обрядности, обычно уходят в протестантизм. Лютеранство же привлекает своей простотой и нетребовательностью номинальных христиан. (Л.Д. Троцкий, когда в школе потребовалось выбрать для сыновей религию, записал их лютеранами). Но именно это отталкивает от лютеранства искренних богоискателей. В России протестанты являются религиозным меньшинством, что требует определенной жертвенности, самоотречения. Какая уж тут номинальность! В последнее время в протестантских церквях наблюдается отток случайных “попутчиков”. Слухи о богатстве и щедрости зарубежных единоверцев оказались явно преувеличенными. Ослабла проблема миссионерского соперничества между различными конфессиями. Зато усилилась борьба за информационное пространство, за влияние на СМИ в целях создания о себе “хорошей прессы”. Причем, здесь самыми напористыми оказались религиозные меньшинства типа свидетелей Иеговы или сайентологов.

Другая область разногласий - это отношение к либерализму. В статье “Из размышлений о нашей религиозности” автор анализирует противоречия между сторонниками строгого соблюдения обрядов и реформаторами. В Православной Церкви имеется небольшое число либералов или так называемых неообновленцев. Их предложения: переход на грегорианский календарь, перевод богослужений на современный русский язык, сотрудничество с другими религиями и деноминациями, разработка нового богословия “после Гулага” по примеру известного на Западе “богословия после Освенцима” и т.д. Среди большинства верующих эти идеи либо вовсе неизвестны и непонятны, либо непопулярны. Из-за неприятия церковного модернизма и экуменизма растет число переходов под зарубежную юрисдикцию РПЦ, в катакомбные группы, старообрядчество и единоверие. Но церковные массы Московской Патриархии не делаются от этого менее консервативными.

В любой церкви, религиозной организации есть строгие радетели за дисциплину, формальные правила и те, кто готов пренебречь ими ради любви, благодати. Принадлежность к Церкви напоминает брак, где в равной степени нужны и любовь, и чувство долга. Без порядка рухнет организация, без любви она потеряет смысл. Правда, между дисциплинарной снисходительностью и церковным либерализмом есть существенная разница.

Много споров вызывает вопрос о переводе богослужений - полном или частичном - на современный русский язык. Любопытно, что сторонники изменений зачастую имеют высшее образование и знакомы с церковно-славянским языком. Наоборот, среди консерваторов преобладают люди простые. Им, казалось бы, реформа необходима для понимания богослужений. Почему же именно они активно протестуют против нее?

Боязнь церковных реформ можно объяснить не только инертностью мышления. Здоровый инстинкт подсказывает, что в мире есть и должны быть основы, которые не следует менять ни при каких обстоятельствах. Владимир Жаботинский, чья этика, к сожалению, оценена недостаточно, писал: “Нравственное равновесие человечества искони держится только на том, что есть аксиомы: есть запертые двери с надписью “нельзя”. Просто “нельзя”, без объяснений... Но поставьте только раз этот вопрос: “а почему нельзя?” - и аксиомы рухнут...

Не только правила условной морали типа “не укради” или “не лги”, но даже самые безотчетные, самые подкожные реакции человеческой натуры - стыд, физическая брезгливость, голос крови - все рассыпается прахом.”

Как любопытно перекликается это с песенкой А. Галича “Спрашивает мальчик: почему?”

Европейская реформация не остановилась на лютеранстве, процесс дробления продолжается до сих пор. В 20-е годы обновленцы так и не создали единого движения. Раз поставив под сомнение авторитет Церкви, они не смогли подчиняться и другим авторитетам. Впрочем, среди церковных либералов есть и вовсе неверующие, ратующие за новшества с точки зрения разумной полезности. Такое вмешательство посторонних доброжелателей неуместно. Реформация производится лишь в одном случае: когда ее необходимость признана самими верующими.

Между запретом и вседозволенностью есть множество вполне цивилизованных градаций. Светское государство обязано контролировать религиозную ситуацию, как экономическую и любую другую. В традиционных религиях руководство хорошо известно и готово отвечать за свои поступки перед законом. Там, где этого нет, ответственность все равно должна быть строго определена. Не надо бояться таких слов, как “религиозно-общественная экспертиза”.

В целом наша религиозность пока очень невысока. Но проблемы, возникающие в этой области, неотделимы от политических, социальных, культурных и потому касаются всех россиян, независимо от их отношения к религии.

 ссылка на "ПОСЕВ" обязательна