После падения режима КПСС, во что социал-демократы внесли посильный вклад, в партии обозначилось резкое размежевание между социальными либералами и либеральными социалистами. К тому же, в 1992-93 гг. идеологические разногласия переплелись с конкретным политическим противостоянием - правое крыло СДПР поддержало президента и курс реформ, левое же, акцентируя антисоциальный, авторитарный и прономенклатурный характер этого курса, находилось в оппозиции.

С высоты сегодняшнего дня очевидна правота правых. Режим Ельцина-Чубайса заслуживал поддержки социал-демократов: он отбил комреванш, в принципе справлялся с задачами модернизации, многое сделал для разгосударствления экономики и всей общественной жизни. Политика Ельцина-Чубайса, помимо прочего, объективно создала почву и для развития тех социал-демократических тенденций, о которых будет сказано позже. Думается, и режим в целом, и его названные лидеры заслуживают того, чтобы отношение к ним было пересмотрено. Видимо, скоро так и произойдет - изменилось же отношение к Горбачеву, которого в свое время чем только не поливали и как только не припечатывали.

Этапным рубежом стало создание осенью 1994 г. Российского социал-демократического союза (РСДС). Тогда умилялись и радовались: дескать, социал-демократы из КПСС и из антикоммунистического неформалитета нашли друг друга и объединились. Но именно это и вышло боком - разница в весовых категориях обеспечила не только перевес “постКПССовского” стиля, но и заражение им ОСД. Политически же РСДС превратился в заурядную консервативную группировку, выступающую за “восстановление управляемости”, “усиление государственного регулирования” и критикующую ельцинские реформы за их якобы излишний радикализм. Совсем уж карикатурным явлением стал в 1995 г. т.н. избирательный блок “Социал-демократы”, но никак не посмеешься над идеологическими тезисами Гавриила Попова: наступила эпоха бюрократии, задача социал-демократов - выражать интересы управляющей бюрократической системы. И левые эсдеки так или иначе подписались под этой мутью.

Кстати, ничто не говорит о преодолении этой пагубной тенденции. Наоборот, дальнейшее “полевение” все чаще воспринимается как усиление реакционных, контрреформистских, этатистских тенденций. Пошли уже совсем смешные разговоры об “общих истоках” с коммунизмом, об “идейной близости” и “общих задачах” с некими “действительно левыми” из КПРФ, а то и вовсе о “единстве левых сил” (хотя не так уж давно те же люди вроде бы признавали, что “левых” концлагерей не бывает, как, впрочем, и “правых”).

И у правых, и у левых в СДПР есть общая черта - те и другие понимают социал-демократию, прежде всего, как партию государственного регулирования и социального перераспределения, а не гражданской активности и корпоративного коллективизма. Здесь сходится практически вся “самопровозглашенная” социал-демократия: “яблочная”, рыбкинская, лужковская. Здесь же, думается, и идейная основа воссоединения СДПР, осуществленного в декабре 1996 г.

Но это - гнилая основа. Глубокомысленные рассуждения о кейнсианстве или шведской модели в сегодняшней России - либо академические дискуссии, либо пустая трата времени. Пора признать и четко заявить: современное российское государство не располагает для этого ни ресурсами, ни механизмами, а перспективы прогрессивного развития вообще требуют совершенно других приоритетов (как говорит Лебедь, “кто может - пусть покупает “вольво”, другие шведские модели у нас не прививаются”). Даже умеренный этатизм, неизбежный при таком подходе, просто реакционен. Объективно происходит то же, что и с левыми эсдеками осенью 93-го - под сурдинку хороших слов и намерений социал-демократия откатывается в стан консервативных сил.

Важная причина такого положения - та самая идеозамкнутость, о которой сказано в начале. Из каких же источников наворотились эти барьеры?

Во-первых, российский меньшевизм. Да, эта традиция, эта память дорога каждому социал-демократу, но и здесь нужна объективность. Как не признать, что программно-идеологические установки меньшевиков в целом мало отличались от большевицких: тут и там предельная догматизация марксистских положений, тут и там понимание социализма как всеобщего огосударствления, тут и там гигантомания государственного хозяйства по типу кайзеровской экономической модели, тут и там взгляд на демократию как на средство достижения неких “высших” целей, а не как на жизненную среду (ведь даже Плеханов писал, что “неподходящий” парламент следует побыстрее разогнать, а “подходящий” - сделать “долгим”).

Показательно и символично, что весь фундаментальный раскол 1903 г. произошел не по программному, а по уставному вопросу. Кстати, если исходить из узких задач партстроительства, то, пожалуй, именно в этом вопросе Ленин был не так уж неправ. Если бы в 1917 г. в России существовала партия антикоммунистических социалистов, оргструктура которой основывалась бы на ленинских принципах, большевизм был бы разгромлен. (Такую партию вполне мог возглавить Савинков, но ни один из меньшевистских лидеров типа Мартова или Чхеидзе в этой роли непредставим).

В 1917 г. меньшевики были чуть ли не единственной партией, которой ничего не светило ни при каком раскладе. Догматическая зашоренность почти всех лидеров меньшевизма, упорное нежелание воспринимать бьющие в глаза реалии, их самоуверенная амбициозность, когда дела были на подъеме, и ступорная растерянность, когда ситуация менялась к худшему, наконец, их удивительная для марксистских идеологов индивидуалистичность, нежелание принимать элементарных норм корпоративной спайки даже перед лицом намертво сплоченного врага - все это очевидно даже при поверхностном знакомстве с историей, не говоря о сколько-нибудь детальном. Ориентация на меньшевистский политический стиль и тип ментальности - прямая дорога на слом, а ведь мотив “новых меньшевиков” все эти годы звучит в СДПР.

Другой составной частью и источником стала для СДПР западноевропейская социал-демократия. Между тем, главное достижение партий Социнтерна - государство благосостояния - еще во второй половине 1970-х в целом исчерпало свои позитивные возможности. Социальные достижения стали перевешиваться такими факторами, как торможение экономического роста, стимулирование инфляции, усиление бюрократизма, дефункционализация гражданских структур. Западное общество нашло адекватный ответ: 1980-е гг. стали временем Рейгана, Тэтчер, Коля, Накасонэ - динамичных лидеров неоконсерватизма, изменивших мир.

А ведь и в России, и в Европе есть социал-демократические традиции, опора на которые, несомненно, была бы продуктивна. Вспомним, какая партия одержала победу на выборах в Учредительное Собрание. Именно эсеров называл настоящими российскими социал-демократами - а значит, смертельными врагами - такой “авторитет”, как Ленин. Именно эсеры предложили антиэтатистскую альтернативу по-настоящему демократического, народного, гражданского социализма - в “пирамиде коллективностей” Виктора Чернова представлена модель самоуправляемой корпоративной республики. Именно эсеры, верные социалистической идее, вели самую яростную, самую отчаянную антибольшевицкую борьбу, спасая тем самым честь российского социализма. Именно эсеры, при всей идейной твердости и принципиальности, проявили удивительный недогматизм, открытость новому, готовность принимать все ценное и свежее, исходящее из других источников - например, от праворадикальных течений (тут есть смысл присмотреться к эмигрантским выступлениям Бориса Савинкова, его своеобразной “перекличке” с таким великим русским мыслителем, как Иван Ильин).

Не буду вдаваться в подробности, но и европейская социал-демократия межвоенного периода (чаще всего в романских католических странах, хотя и не только) выдвинула идеологию и организационную инфраструктуру неосоциализма. Такие люди как Марсель Деа, Анри де Ман, Жак Дорио, Массимо Рокка, Рамиро Ледесма, Роман Яворовский, Александр Цанков в разных вариантах выдвигали идеи гражданского социального корпоративизма и, кроме того, осознали неразрывную связь социально-экономических факторов с духовно-ментальными. Их многочисленные ошибки, а в некоторых случаях даже вырождение и преступления, не должны заслонять этих исторических заслуг.

Конечно же, речь не идет об идеологическом копировании эсеров или неосоциалистов. Но опыт тех и других неоценим при переосмыслении, преломлении на российскую почву и формировании столь запоздавшей доктрины современной российской социал-демократии. Это не отвлеченные проблемы - в левых “партиях идеи” мировоззрение определяет практику.

Удивительно, что социал-демократия с ее уникальной идеологией и программой, сегодня занимается бледным повторением чужих тезисов, либо неоспоримыми констатациями того, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. И это при том, что уже очертились в целом доктринальные основы, а в обществе существует социальный заказ на эти идеи, гарантирующий продуктивную политическую практику.

В экономической сфере - это всемерное стимулирование складывающегося корпоративного уклада, прежде всего на базе производственной кооперации. На нынешнем этапе этот уклад нуждается в определенной государственной поддержке, особенно в законодательных гарантиях и льготах (здесь налицо жесткая связка с задачей корпоратизации самого государства). Следует воссоздать органы и гарантировать права самоуправления трудовых коллективов, поощрять принятие этих функций профсоюзами, соответственно изменив закон, не говоря уже о возвращении профсоюзам управления социальными фондами и объектами. Другое важное направление - структурирование бизнес-ассоциаций, желательно в форме картелей, организованное принятие “экономических кодексов”, регулирующих условия конкуренции и социально-трудовые нормы. Наконец - кстати, в духе “борьбы с олигархией”; жаль, что это выражение усилиями известных товарищей превращено в анекдот - при реформе банковской системы, наряду с независимыми коммерческими банками, необходимо развивать банки- “трудовые кассы”, финансовое самообслуживание производств. В таком контексте государство сможет сдавать масштабные программы, в том числе социальные, под ответственное корпоративное обеспечение, избегая регулярных бюджетных кризисов, секвестро-эмиссионных тупиков.

В сфере правовой, антикриминальной политики все уже убедились в тупиковости курса на военно-политическое усиление МВД (полицейское государство - никак не альтернатива криминальному). С позиций социал-демократии, магистральный путь борьбы с преступностью - укрепление системы гражданской силовой самозащиты, прежде всего, в форме частных и корпоративных охранных служб, гражданских патрулей и дружин. Необоснованные ограничения в этой сфере должны быть устранены. Высокие чины МВД сами, случается, признают, что даже в наилучшем состоянии государственная правоохрана не может обеспечивать порядок самостоятельно, без сильной общественной поддержки. (Кстати, бросается в глаза, что попытки придать правовую основу корпоративным силовым системам - будь то законы о казачестве, о дружине - встречают особенное неприятие и противодействие именно во фракции “Яблоко”).

Вышеобрисованный идеал, мне кажется, ценен еще и тем, что разрывает порочный круг гармонических утопий, в котором веками путались идеологи социализма. Социальная гармония означает энтропию, она несовместима с жизнью. Но с жизнью прекрасно совместимы социальная свобода, социальная справедливость, социальная солидарность.

Думаю, кстати, что тот, кто раз отдал приоритет идее коллективной собственности на средства производства, в итоге неминуемо придет к обозначенному социальному идеалу. Если будет последователен.

Теперь о социальном заказе (и, соответственно, новой практике). Одним из благотворных результатов реформ Ельцина-Чубайса стало формирование в новорусском секторе начатков того самого уклада, о котором сказано выше. На самых разных основах, от разных “первотолчков” возникли и укрепляются автономные структуры, где производство, финансы, информация, охрана, социальное самообслуживание в духе “заводского социализма” сведены в единую систему. Налицо здесь и соответствующий тип ментальности, вплоть до униформы мужского персонала, ленточек корпоративных цветов в волосах женского, символики на стенах (все это, кстати, было характерно для южноевропейских неосоциалистических организаций).

Эти структуры все чаще претендуют на принятие под свое корпоративное обеспечение региональных (пока что) государственных программ, особенно строительных, транспортных и правоохранных. В связи с этим закономерно постепенное оформление заказа на политическое лоббирование и осуществление конкретных преобразований в духе того, о чем говорилось выше. Заинтересованность здесь жизненно обусловлена и непреходяща. Организацией политической поддержки, политкомитетом при корпорациях и должна стать новая социал-демократия.

Но - и вот это приходится отмечать уже с тревогой - работу в этой среде разворачивают не социал-демократы. Давно и активно действуют на этом поле правонационалистические партии. Со всей бесшабашностью орудует ЛДПР. Наконец, красноярская кампания впервые за все эти годы превращает Лебедя в сильную и перспективную фигуру. Алюминий - это субстанция, вокруг которой могут формироваться целые социумы, не то что политические движения, причем именно на корпоративистской, социал-демократической основе. Если так продолжится и дальше, то укрепившаяся реальная российская социал-демократия просто-напросто откажется от своего родового имени.

Возможно, что-то из сказанного здесь вызвало неприятие, если не протест. Но вспомним, каким потрясением марксистских основ стала в свое время публикация Бернштейна-Шрамма-Гехберга, положившая начало ревизионизму. Каким резким прорывом была Франкфуртская декларация, фактически признавшая капитализм. Сколько новизны содержала Бад-Годесбергская программа 1959-го или Декларация принципов 1989 года. На какой риск шел Тони Блэр, внося в партийную программу изменения, принесшие успех лейбористам. Все это - вехи отхода от марксистской ортодоксальности, но ведь Вилли Брандт до конца повторял: “Все мы стоим на плечах Карла Маркса”.

С другой стороны, можно взять том Николая Алексеевича Некрасова и почитать его стихи о становлении пореформенного российского капитализма:

 ссылка на "ПОСЕВ" обязательна