Карамзин и Герцен
Разочарованный Герцен, "утратив веру в слова и знамена, в канонизированное человечество и единую спасающую Церковь западной цивилизации" во вступлении к "С того берега" приводит следующие "выстраданные строки, огненные и полные слез", взятые из философского послания "Мелодор к Филарету" молодого Карамзина:
"Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали, что в нем последует соединение теории с практикой, умозрения с деятельностью; что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их во всей точности, и под сению мира, в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни... Где теперь сия утешительная система? Она разрушилась в своем основании! XVIII век кончается, и несчастный филантроп меряет двумя шагами могилу свою, чтобы лечь в нее с обманутым, растерзанным сердцем и закрыть глаза навеки. Кто мог думать, ожидать, предчувствовать?.. Мы надеялись скоро видеть человечество на горней степени величества, в венце славы, в лучезарном сиянии. Но вместо сего восхитительного явления, видим... фурий с грозными пламенниками!.."
И дальше:
"Ужели род человеческий доходил в наше время до крайней степени возможного просвещения и должен действием какого-нибудь чудного и тайного закона ниспадать с сей высоты, чтобы снова погрузиться в варварство и снова мало-помалу выходить из оного, подобно Сизифову камню, который, будучи взнесен на верх горы, собственной тяжестью скатывается вниз и опять рукою вечного труженика на гору возносится. Горестная мысль! Печальный образ!"
Поверивший было в социальную республику, в которой "нравственность становится естественной формой человеческой воли" Герцен на склоне дней писал, что "социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик отрицания, и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей, неизвестной нам революцией... Вечная игра жизни, безжалостная как смерть, неотразимая как рождение, corsi e ricorsi истории perpetuum mobile маятника".
В возможности социального прогресса сомневался в России не один Карамзин, а куда ведет социалистическая утопия – предвидел не один Герцен. Но властителями умов XVIII и XIX веков были не они. Вслед за Руссо, Гегелем, Контом и Марксом передовая интеллигенция была убеждена, что человечество, по крайней мере в избранной своей части, приближается к заключительной и блаженной поре своего существования, к концу истории, что история мира, – пусть не прямолинейный, – но постоянный прогресс, что, говоря словами Лейбница, все идет к лучшему в этом лучшем из миров.
И понадобилось поражение национал-социализма в Европе и победа социализма в России, чтобы сомнение в "изящности законов чистого разума" перешло в уверенность, что не ими руководствуется общественное поведение, что земного рая не будет. Модное ныне требование отказа от всякой политической идеологии заключает в себе справедливый и выстраданный отказ от утопизма, но вместе с ним зачастую и отречение от самой мысли об общественном идеале, бескрылый прагматизм и преклонение перед фактами, чреватое, увы, готовностью преклониться и перед насилием.
Интермеццо
Деидеологизация, отказ от поиска общественного идеала, от идейных концепций в политической и общественной жизни не приводит, однако, к их исчезновению. "Гони природу в дверь, она влетит в окно!". Отсутствие продуманных и осознанных взглядов подменяется, нередко неосознанно, некритически подхваченными готовыми представлениями, причем теми, которые кажутся само собой разумеющимися. Все эти представления, однако, являются не откуда-нибудь. Расхожее большинство их – вульгаризованное наследие прогрессивной мысли двух прошлых веков, с ее утопическим универсализмом, с убеждением, что "люди везде есть люди", что папуасы на Новой Гвинее могут и даже должны ввести у себя парламентарную демократию, а женщины – в том числе и в мусульманском мире – вполне и поскорее уподобиться мужчинам, что соперничество великих держав следует прекратить, что президент Рейган в сущности ничем не отличается от генсека Горбачева (отличался от них, оказывается, только Гитлер), что прогресс – это хорошо, а реакция – это плохо, ну и так далее и тому подобное. Не будем задерживаться.
"Прогрессивные силы", "люди доброй воли", "борцы за мир" с таким успехом взращиваются Политбюро ЦК КПСС прежде всего потому, что их традиционным представлениям не противостоит ничего, кроме разве еще бытующих в народе христианских традиций да отдельных отрывочных знаний о жизни в соцстранах. Мощное развитие наук и несомненные социальные достижения нашего века не сопровождаются пересмотром общественных идеалов, унаследованных от Руссо, Спенсера, Конта и Маркса, несмотря на то, что все их концепции давно пересмотрены современной научной мыслью.
Современные историки, философы и социологи, конечно, понимают, что всякое общество и всякий член общества нуждается в некотором "костяке ориентации и благочестия", по выражению одного из известнейших психосоциологов нашего времени Эриха Фромма. Понятие об общественном идеале без сомнения входит в этот костяк. Но сам этот новый общественный идеал еще только смутно предчувствуется. Испуганные утопическими идеологиями прагматики в философии и политике не решаются заговорить о нем, а мыслящие массы продолжают между тем мыслить в привычных прогрессивно-утопических категориях (на радость марксистам-ленинцам) . Головокружительные достижения и вызванные ими угрозы нашего времени осваиваются и преодолеваются под знаком если не вполне ложных, то явно не отвечающих современной действительности идейных позиций.
Новгородцев об общественном идеале
Замечательная книга Павла Ивановича Новгородцева ,,0б общественном идеале" была напечатана впервые в Москве в 1917 г., затем еще раз в Киеве в 1918 г. и, наконец, переиздана издательством "Слово" в эмигрантском Берлине в 1921 г. Переводов на иностранные языки, насколько нам известно, не было. Книга прошла незамеченной. Между тем, по оценке историка русской философии о. Василия Зеньковского "вся тема книги "Об общественном идеале" в сущности связана для Новгородцева с проблемой абсолютного, – но взятой не в абстрактной форме, а в социальном мышлении. Владея, как никто, всей разнообразной литературой по социальной жизни, Новгородцев показывает разложение утопии земного рая, как незаконной абсолютизации относительных форм социальной жизни".
Но почитаем самого Новгородцева.
"Когда вопрос об общественном идеале ставится в качестве философской проблемы, решение, которое при этом ожидается, должно иметь не частное и временное, а общее и безусловное значение. Речь идет в таком случае не о тех изменчивых исторических идеалах, которые различаются в зависимости от времени и места, от национальных особенностей и партийных разделений, а о том всеобщем идеале, который всегда один и тот же, и стремление к которому составляет правду и смысл общественной жизни. Говоря короче, тут ставится вопрос не об относительных идеалах, которых может быть и много, а об идеале абсолютном, который может быть только один.
В этом отношении все философские построения общественного идеала, – а в том числе и утопии земного рая, – стояли на совершенно правильной почве: в их исканиях безусловной правды жизни проявлялось именно то стремление к абсолютному идеалу, вне которого не может быть философского решения проблемы. Метафизики и позитивисты, представители абсолютного идеализма и сторонники экономического материализма сходились в этом отношении на общей практической тенденции, подтверждая таким образом первенство нравственной потребности над различием теоретических взглядов...
Стремясь к отысканию абсолютного идеала, утописты всех времен и народов всегда полагали, что он может быть не только безусловной целью прогресса, но также и практической действительностью. Рисуя светлые образы социальной гармонии, они хотели видеть их воплощенными в жизни; они верили в то, что обетованная земля всеобщего блаженства должна стать достоянием человечества. Но возвещая эти будущие счастливые времена, утопические построения всегда оставляли неясной одну существенную сторону вопроса: всегда, как настоящая пропасть, открывался в них глубочайший пробел, которого не могла перешагнуть и самая пылкая фантазия утопизма. От несовершенных общественных форм предполагается перейти к безусловной гармонии нового мира. От неизменно проявлявшихся в истории противоречий надо возвыситься к незыблемому согласию и единству. Как разрешить эту задачу? Где найти средства совершить эту величайшую из реформ? Как утвердить на прочных и непоколебимых основаниях абсолютную правду?"
Нереализуемость построения коммунистического общества была ясна Новгородцеву еще до захвата власти коммунистической партией во главе с Лениным. И его разбор марксистской идеологии – доказательство этой нереализуемости. Но отказ от утопической идеологии Маркса и Ленина отнюдь не означал для него отказа от общественного идеала. Несколько ниже он пишет:
"В содержание общественной философии вовсе не могут войти ни построения абсолютно гармонических "последних" состояний, ни представления о переходе к этим сверхприродным формам жизни. Общественная философия должна указать путь к высшему совершенству, но определить этот путь она может лишь общими и отвлеченными чертами. В этом могут признать ее неполноту и границу; но, прежде всего, она сама должна с ясностью представить себе эту границу, чтобы не впасть в недоразумения и ошибки."
И дальше:
"Прогресс относительных форм мы должны признать бесконечным не в том смысле, что исторически он никогда не кончится, а в том смысле, что логически ему нельзя поставить никакой границы. Под бесконечностью мы разумеем здесь не беспрерывность развития, а безмерность задания. Расстояние между относительным и абсолютным нельзя измерить сроками и временами; оно может быть выражено только как бесконечность. Историческое развитие может прерваться сейчас и через сотни веков;
логически это не будет ближе или дальше к тому пределу, который лежит в бесконечности. В этом смысле религиозное представление о "жизни будущего века" не может иначе как бесконечностью определить расстояние между жизнью будущей и жизнью настоящей: никакими пределами и сроками изменить это расстояние нельзя. Эта мысль о бесконечности прогресса или – точнее говоря – об отсутствии логического конца у временного процесса относительных форм есть только иное выражение того же взгляда, что абсолютное осуществление идеала в относительных формах невозможно. Вот что означают эти выражения, что общественный прогресс – это плавание по безбрежному морю, что для этой земли – не преображенной, не новой, не иной – нет будущего рая, нет пристани и счастливого конца".
Общественный идеал солидаризма
Мы называем себя солидаристами и говорим о солидаризме, быть может несколько забегая вперед. Общественный идеал, витающий перед нашим умственным взором еще только намечается и ищет себе словесного обозначения. Термин "солидаризм", как известно, уже не нов, но попытки его в большей или меньшей мере позитивистского наполнения у Леру, Буржуа, Дюги, Жида, Бугле и других французских солидаристов были малопродуктивны. Это направление мысли уже было захвачено социализмом.
Солидаризм в выражении Пеша, Гундлаха и Нель-Бройнинга признается в качестве социальной доктрины католической Церкви, что, однако, однозначно ориентирует его на прицерковную общественность и выставляет в виде своеобразной "социальной проекции" христианства. Спору нет, общественный идеал немыслим без религиозного начала, – все идеалы питаются верой, – но он по самой своей природе направлен на благоустройство "мира сего". Это идеал светский. Он нуждается в философском, а не в богословском обосновании.
Элементы миропонимания, которое мы называем солидаристическим, можно наблюдать не только у христианских демократов. Их нетрудно усмотреть и в отрекшейся от марксистской догматики социал-демократии. Гораздо важнее, однако, что проявления солидарности привлекают все больше внимания со стороны современной науки. В глазах современного социолога общество давно уже не представляется больше массой отдельных человеческих индивидов, но состоит из ассоциаций, из разнообразнейших общественных союзов, взаимодействующих между собой, конкурирующих, борющихся, но и поддерживающих друг друга. Каждое большое или малое сообщество, каждое общественное "мы" питается солидарностью входящих в него индивидов. Христианская любовь безусловно наивысший вид солидарности. Но в условиях мира сего она воплощается лишь в несовершенном приближении. Общественная солидарность сплошь да рядом диктуется даже не взаимной симпатией, но общими интересами (например, в коммерческом предприятии), желанием послужить общему предмету (скажем науке или искусству), общими вкусами или общей судьбой.
Солидаристическое отношение к миру отлично укладывается в современную науку и может быть выражено и в понятиях замкнутых и открытых систем и в описании экологических комплексов. Феномен солидарности, взаимодействия, функционирования обратных связей все больше занимает современную исследовательскую мысль. Дело не только в отказе от утопических мечтаний. Сложившиеся в XVIII и XIX веках формы разделения властей и демократического представительства, созданные на основе понимания общества как механической суммы входящих в него индивидов, явно нуждаются в творческом пересмотре. Демократия пока что останавливается у ворот завода, на пороге семьи, на границе национального обитания. Между тем нужно идти дальше, опираясь прежде всего на законное стремление личности создавать свободные союзы, вступать в них и выходить из них.
Общественный идеал солидаризма – не построение идеального общества. Социальная и государственная жизнь должна определяться характером народа, в котором она проходит, его культурно-историческими традициями, национальными особенностями, возможностями и требованиями среды его обитания, его духовным и интеллектуальным потенциалом. Изучение всех этих элементов, как и конструктивные выводы из них,– дело науки и практической политики. Универсальных рецептов здесь нет. Представление о науке как о решающем основании философских и политических взглядов – ложное представление. Наш солидаризм не наука. Он построен на нравственных убеждениях, а не на научных доказательствах. О том, что люди жаждут свободы и что дружба лучше вражды, мы знаем не из науки. Мы не зовем к светлым далям и не претендуем на непогрешимость, а только честно стараемся найти общий путь с теми, кто любит свой народ и желает ему добра. С этой точки зрения солидаризм не столько теория, сколько сознательная установка воли на общее, по возможности дружное служение общему делу, в политике – на служение нашей общей, всем нам принадлежащей стране и народу, к которому мы все принадлежим.
Оставить отзыв