Ярослав Трушнович На путях в Россию

Годы войны

БЕРЛИН

Рассеянному, чудаковатому, доброму, начитанному, разбиравшемуся в философии, автору статей и брошюр, знавшему несколько языков, писавшему стихи (часть из которых по моему мнению вполне достойна войти в русскую литературу) Додику - так с детства и до самой смерти звали Александра Николаевича Неймирока друзья -Берлин не нравился. Про него он писал вот такие стихи:

Держа равненье непоколебимо,
Как серый строй вильгельмовских солдат,
На сумрачные улицы Берлина
Громады тусклолицые глядят.

И гением курфюрстов бранденбургских
Второе двухсотлетие дыша,
Томится в них, как в вицмундирах узких
Суровая германская душа.
………………………………………..
О, вдохновенье пасмурных элегий,
Свинцовой Шпрее, сосен и болот!
Как будто по сей день профессор Гегель
Здесь по утрам на лекции идет.

И учит дух искать внеевропейский,
И видеть в том судьбы предвечный суд,
Что полицейский здесь - не полицейский,
А философски зримый Абсолют.

Но логике пудовой непокорный,
Я об иной мечтаю стороне…
С душой многоголосою и вздорной
Куда бежать и где сокрыться мне?

И в других стихах он нелестно говорит о Берлине: "Забуду ль вас, веселые друзья, вас, спутники во вражеской столице?"

Столицу эту другие члены НТС тоже считали вражеской. Но именно туда, из занятых немцами Югославии, Бельгии, Франции разными путями перебирались члены организации. Берлин был тогда единственным местом, откуда возможно было поддерживать связь с частью нашей страны, захваченной немцами. Из Берлина и в Берлин тек постоянный, многолюдный и многоязычный поток военных, полувоенных, гражданских, завербованных и завербовавшихся на работы... Тщательно проконтролировать его было невозможно.

В этот поток и вливались члены Союза, снабженные подлинными, но используемыми не по назначению документами, а нередко и хорошо подделанными. Возьмем как пример того же, в житейских делах не очень поворотливого А.Н. Неймирока. В книге о своем пребывании в гитлеровских лагерях, описывая допрос, он говорит, что гестапо не имело понятия ни о его побеге с рабочего транспорта, шедшего из Югославии в Германию, ни о его жизни в Берлине без всякой полицейской прописки, ни о еще более рискованном деле - нелегальной поездке на Украину по поддельному паспорту новоиспеченной Независимой Державы Хорватии.

После того, как Германия начала ввозить рабочих из "восточных областей" и на улицах Берлина зазвучала не только иностранная, но и родная русская речь, а немецкая столица стала тоже полем непосредственной работы НТС, отношение к городу несколько изменилось. Образовался "наш" Берлин. Но об этом так же, как о работе с военнопленными, - в другой раз.

ВАРШАВА

Вторым центром, откуда шла работа на Россию, была другая столица, - не вражеская, а героическая столица оккупированной Польши Варшава. Организацией там, как мы знаем, руководил А.Э. Вюрглер.

До 1939 года Польский отдел был одним из наиболее крупных Отделов НТС. Россия была рядом, русских в Польше было много. Военнослужащие частей, до последнего сражавшиеся против большевиков в гражданскую войну, отступившие в Польшу и интернированные там Пилсудским; эмигранты с семьями. Но основную массу русских составляло коренное население "кресов", восточных русских областей, отошедших к Польше после советско-польской войны и заключения мира с Советским Союзом. Большинство членов Польского отдела было именно там.

Там НТС и понес чувствительные потери в 1939 году, когда в Польшу двинулись части Красной армии. Некоторые члены Союза, не маскируясь, начали открыто вести пропаганду среди бойцов РККА и в конце концов были захвачены. Другие не сумели уйти в подполье, третьи попали в руки органов по доносам просоветски настроенных земляков. Но многие все-таки перебежали в зону немецкой оккупации. А небольшой части членов НТС удалось под видом рабочих пробраться в СССР, - о чем руководство узнало только в 1941 году, во время немецкого наступления.

Но несмотря на ощутимые потери, уцелевшие члены Союза снова отстроили Отдел и летом 1941 года наладили постоянную связь с оккупированными областями России. Подготовка к этому началась, как только почувствовалось приближение войны. Так что члены НТС из Польского отдела в Россию пошли буквально через несколько часов после начала военных действий.

В тот период количество русских в оккупированной немцами части Польши, а особенно в самой Варшаве, резко возросло. Через демаркационную линию, отделявшую "хозяйство" Гитлера от "хозяйства" Сталина, шло беспрерывное нелегальное движение. Уцелевшие евреи, спасая жизнь, уходили на советскую сторону (это спасало от газовых камер, но, как впоследствии оказалось, не гарантировало от сталинских лагерей). Русские же, из коренного населения Польши, познакомившись с социализмом, уходили на немецкую сторону. Там они переходили на легальное положение, записываясь в официально признанный немцами Русский Комитет в Варшаве и получая в нем документы. Руководил Комитетом С.Л. Войцеховский.

Под "крышей" Русского Комитета была создана Национальная Организация Русской Молодежи (НОРМ), которая была в свою очередь прикрытием для запрещенной немцами организации скаутов-разведчиков. (Запрещены были вообще все национальные организации, но скаутская, как "жидо-масонская", была в Германии запрещена еще в 1933 году.) Для руководства НОРМ-ом в начале лета 1941 года из Белграда, через Берлин, в Варшаву перебрались члены НТС скаутмастеры Б.Б. Мартино и Р.В. Полчанинов; в числе местных руководителей был член НТС скаутмастер Е.Е. Поздеев.

Молодежная организация в то время устраивала даже летние лагеря - в Свидре под Варшавой. А Свидра, кроме своего прямого молодежного назначения, была "крышей" для НТС, удобным местом для встреч, которые в Варшаве могли привлечь внимание доносчиков. В своих рассказах члены Союза упоминают, что в Свидре бывали Председатель НТС В.М. Байдалаков, А.Э. Вюрглер, что там пели песни, которые никак не могли бы понравиться оккупационным властям...

Из лагеря в Свидре под Варшавой в конце июня 1941 года, уже через несколько дней после начала войны, торжественно провожали группу направлявшихся в Россию "квартирьеров". Основным их заданием было найти опорные пункты, где бы могли останавливаться группы и курьеры НТС.

(Кстати, подобные опорные пункты были у НТС и в самой Германии; узнал я об этом в мае 1945 года: начальник Офицерской школы РОА ген. Меандров, отправляя меня курьером к руководству НТС из Чехии в Баварию, дал мне велосипед и три адреса - в Пассау, Мюнхене и Марктобердорфе.)

Старшему из "квартирьеров" было 26 лет, младшему - 17. 18-летнему В. Кашникову, знавшему немецкий язык, была поручена ответственная должность переводчика: группа двигалась буквально по пятам наступавших немцев. В. Кашников мальчиком начал работать в русской скаутской организации, затем в НТС, куда принимали с 18-летнего возраста.

(Из записок Владимира Николаевича Кашникова. Родился он в Польше, закончил гимназию в Варшаве. С первых дней войны вел работу НТС в России. После войны жил в Зальцбурге, затем в Чили и США, - не прекращая работу в Союзе.

Кашниковы родом из Ярославской губернии. Отец, у которого было пять братьев и сестра, окончил Владимирское пехотное училище в Петербурге. В чине поручика дрался против красных в рядах Третьей армии ген. Врангеля. Вместе с другими военнослужащими Белой армии был интернирован поляками в лагере Щалково возле Познани. Заведовал фабрикой коробок и одновременно учился заочно в православной духовной семинарии в Варшаве. Вскоре после начала войны нелегально пробрался в Минск, где был рукоположен в сан священника.)

С документами у "квартирьеров" было не ахти: паспорт для иностранцев, действительный в зоне немецкой оккупации Польши, и удостоверение личности от Русского Комитета в Варшаве. Последнее служило пропуском человеку, якобы возвращавшемуся в свои родные места, которые он покинул в 1939 году, спасаясь от приближающейся Красной армии. Эта "липа" совсем теряла смысл после перехода с оккупированной польской на оккупированную советскую территорию. В своих воспоминаниях С.Л. Войцеховский впоследствии писал, что только по просьбе А.Э. Вюрглера выдал в годы войны около 230 таких удостоверений!..

МИНСК

От Варшавы до Бреста группа проехала без препятствий: границу "генерал-губернаторства" немцы только еще отстраивали и проверки не было. В Бресте остановились у членов НТС Монтвиловых, а о. Митрофан Зноско отслужил напутственный молебен. (После войны о. Митрофан был священником в беженском лагере Менхегоф под Касселем, где какое-то время находилось руководство НТС; впоследствии у него был приход в Сиклифе под Нью-Йорком.)

Дальше советовали ехать на попутных грузовиках: больше шансов не попасться. Но "квартирьеры" решили по-своему: вскочили в выходящий со станции пустой товарный состав. И попали в Барановичах в руки полевой жандармерии.

Капитану, начальнику комендатуры, объяснили, что они "белые русские" едут бороться против коммунизма, вооруженные новыми идеями. Что у них с собой для такой борьбы? - спросил капитан. Открыли чемодан с брошюрами. Капитан рассмеялся: мало что-то для борьбы против коммунизма! "А вот мы приедем в Смоленск, там будем печатать!" Капитан подумал и сказал - так и быть, поезжайте дальше. На просьбу выписать им пропуск ответил: "Какой, к дьяволу, пропуск! По правилам я должен был бы отправить вас под стражей назад в Варшаву! Имейте в виду, что я вас вообще не видел! Ступайте!"

Надо сказать, что военными комендантами были нередко армейские боевые офицеры догитлеровского времени, считавшие тыловую возню для себя унизительной. Позади прифронтовых районов их потом сменяли тыловые коменданты, появлялись СД, гестапо, окружавшие себя местными работниками, которые были зачастую опаснее немцев. Идти сразу вслед за армией, пока еще не установился "порядок", было правильным решением. Уже через месяц или два контроль был бы строже.

Выйдя от капитана, отправились "голосовать" на минское шоссе. Порожний грузовик их подобрал, но до Минска не довез. Пошли пешком. Когда стало темнеть, решили остановиться в каком-то селе. После долгих уговоров (боялась немецкой проверки) старуха пустила ночевать. Постирала носки и портянки, наварила картошки. У них было с собой сало, отрезали кусок старухе и вручили почти насильно:

"Вам далеко ехать, я и картошкой обойдусь!"

В Минск, где по заданию надо было создать первый опорный пункт, пришли пешком, на третий день после отъезда из Варшавы. Город был сильно разрушен и отыскать в нем квартиру было не так легко. Но очевидно напутственный молебен о. Митрофана не остался без последствий: прямо на улице "квартирьерам" повстречался владыка Филофей, который преподавал В. Кашникову в Варшаве Закон Божий. Он же вскоре в Минске рукоположил о. Николая Кашникова в сан священника.

В начале войны немало священников из Польши и Прибалтики отправились в Россию, чтобы участвовать в восстановлении разрушенной коммунистами церковной жизни; только через Ригу выехало в Россию 15 священников.

Молодые члены НТС помогали чистить покои монастыря при бывшем архиерейском доме. Там же, на полу, спали. Убирали храм, запущенный и обезображенный, как большинство храмов в России. Готовились к первой архиерейской службе 26 сентября, в канун Воздвижения.

Служба в переполненной церкви прошла необыкновенно торжественно. Пел великолепный хор. Откуда хор, да еще такой? В. Кашников пишет: "В Минске в момент оккупации застряла Московская опера, так что хор состоял весь из профессионалов".

В Минске нашли и временное жилище, куда в конце сентября вселилась новая группа НТС, следовавшая за "квартирьерской". Впоследствии в Минске нашли другую, более подходящую квартиру, на Вокзальной улице. Передав квартиру новоприбывшим и познакомив их со своими новыми друзьями-минчанами, "квартирьеры" двинулись дальше, в Смоленск. Товарными поездами и попутными грузовиками добрались туда за два дня.

СМОЛЕНСК

Квартиру в Смоленске удалось найти сразу: на ул. Декабристов, д. 24. И минская, и смоленская квартиры для работавших в России членов Союза стали "историческими": за годы войны там перебывали десятки и десятки членов НТС.

Проездных документов, как обычно, не было, в Смоленск проскочить помогло счастье. Помня снисходительного капитана в Барановичах, а также старинную пословицу: "Иди в участок сам, хуже, если силком потянут!" - решили рискнуть. Опять повезло: их принял немолодой армейский полковник, участник первой мировой войны, культурный, знавший историю гражданской войны в России лучше наших молодых ребят. Помог и прямой, без вывертов, разговор: "Мы дети белых офицеров, хотим продолжать их борьбу политическими средствами!"

Полковник сказал то же самое, что и капитан в Барановичах: по правилам он должен был бы отправить их назад в Варшаву. А затем спросил, куда бы они хотели двигаться дальше? Ничтоже сумняшеся, они ответили - в Москву! Подумав, полковник сказал, что в Брянске стоят части его старого боевого товарища, тоже полковника, которые предположительно будут двигаться в московском направлении. Дал им к этому полковнику сопроводительное письмо и выдал пропуск: через Брянск - в Москву…

Группу совсем юных "детей белых офицеров", намеревавшихся бороться против большевиков при помощи каких-то тонких брошюрок, немецкие офицеры всерьез не принимали, но какую-то симпатию к ним, видимо, испытывали. Вреда для Германии от них не ожидали никакого. Тем более, что война ведь со дня на день кончится... Это было самое начало войны и настроения, которые тогда преобладали, впоследствии были забыты, заслонены в памяти другими событиями. Немецкие армии стремительно наступали, советские части только кое-где оказывали упорное сопротивление. Бойцы и командиры сдавались массами в плен, нередко без боя, добровольно (бывало -обезвредив или перебив комиссаров).

Немцы объясняли это, достаточно примитивно, превосходством своей техники (историки теперь находят, что она не была такой уж превосходной) и, главное, непобедимой доблестью немецкого солдата. Русским же было яснее ясного, что это - протест против коммунистического режима, что народ не желает защищать своих поработителей. Почти общим было убеждение, что советская власть вот-вот рухнет. В этом были убеждены не только противники власти, но и ее защитники, в том числе, как мы знаем, и сам Сталин, в первые дни войны куда-то спрятавшийся. А когда он наконец выступил по радио, что из его речи потрясло тогда народ? "Йоська назвал нас не "товарищами", а "братьями и сестрами"! Чует кошка, чье сало съела!" Но еще больше потрясло другое: "Усатый стучал от страха зубами!" Действительно, этот дробный стук сталинских зубов о стакан с боржомом, который вливал перед микрофоном в свое пересохшее горло "отец всех времен и народов", это дребезжание, длившееся короткие секунды, слышала вся страна, хорошо поняла и долго не забывала.

Многие считали, что "немцы же не дураки" и не будут препятствовать созданию национального правительства России (общее мнение было, что временно - в Смоленске), которое заключит мир с Германией. Уверены были, что "немцы же не будут оставаться вечно в России!" А если попробуют, то - как говорил в своем кругу Г.С. Околович, выражая распространенное мнение, - "мы им такую партизанщину разведем, что небу жарко станет!"

Немцев, особенно в сельской местности, где проходила сплошная коллективизация, встречали цветами. Конечно, не всё население, как теперь преувеличивают, но факт - встречали. И хлеб-соль подносили. Плохое обращение и голод в лагерях военнопленных в первое время пытались объяснить обычными у нас "временными неполадками": "Они ведь не ожидали, что в плен будут сдаваться такими массами, не подвезли достаточно продуктов".

В Смоленске группу постиг первый удар и разочарование, причем с неожиданной стороны. Один из "квартирьеров", недавно принятый в НТС, был родом из Пинска, откуда он бежал после прихода туда советских частей и в одиночку пробрался в Варшаву. Теперь он при первой возможности отправился в родные места искать семью. Но семьи не было, всех забрали в НКВД и, по всей вероятности, убили.

В горе и отчаянии он решил мстить. Понимая, что месть чужда НТС и что на это организация ни в коем случае не пойдет, он пошел к немцам, стал писать доносы. Связался с белорусскими самостийниками Космовичем и Витушко, сотрудничавшими с гестапо. (30 июля и 8 августа 1987 года Центральное московское телевидение показывало телефильм Бирюкова, где утверждалось, что эти самостийники были членами НТС; утверждение это лживо.) С ним серьезно поговорили, сказали, что решение его не одобряют, но сделать ничего не могут - и на том распрощались.

В конце октября 1941 года до Смоленска добралась еще одна группа членов НТС, из Чехословацкого отдела. Через чешскую границу они переходили прямо в Центральную Польшу, в новосозданное немцами "генерал-губернаторство". Со временем в Смоленск стали прибывать все новые члены НТС, и уже к концу 1941 года он стал оперативным центром для всех групп Союза на оккупированной территории. Руководство этим ответственным делом было поручено Г.С. Околовичу.

БРЯНСК

Получив подкрепление в Смоленске, "квартирьеры" решили, что пора проделать, новый скачок, и в начале ноября отправились на попутных машинах в Брянск.

Там им вскоре удалось снять дом у одинокой пожилой женщины. Хозяйка варила, стирала, штопала; молодые постояльцы доставали продукты, таскали из заброшенных полуобгорелых домов балки и в поте лица превращали их в топливо.

В Брянске было решено пока "бросить якорь" и устраиваться на работу, - на такую, где можно было приносить пользу людям. А кроме того, пополнять ряды НТС новыми активными и честными людьми. Один из группы устроился заведовать городским хозяйством, другой - городской столовой. В. Кашников стал переводчиком при городской управе и одновременно конферансье при восстанавливавшемся городском театре. Именно эта, казалось, легкомысленная должность дала первые ощутимые результаты: от начальника полевой комендатуры, того самого, к которому дал рекомендательное письмо смоленский полковник, удалось добиться разрешения посещать близлежащие лагеря военнопленных и отбирать оттуда "актеров для театра и специалистов, нужных для городского управления"; это давало большую свободу действий. Среди спасенных из лагеря - под видом пианиста для театра - был врач, который вскоре вошел в организацию и впоследствии привлек в НТС немало новых людей.

Затем удалось получить разрешение на освобождение из лагерей бывших студентов и организовать в городе курсы для не успевших закончить высшее образование; возобновить работу школ.

Хотя группа и надеялась наладить печатание литературы НТС на месте, но в Брянске это оказалось невыполнимой задачей, - во всяком случае, в описываемый период. Идеи НТС передавали устно, собираясь с новыми друзьями по вечерам, проходившим в спорах, дискуссиях, дружеских беседах. Пользовались привезенной с собой и привозимой новоприбывшими литературой, пуская ее на прочтение по кругу. Использовать обычный в СССР метод пропаганды при помощи плакатов выросшим на Западе ребятам в голову не приходило. Эта идея пришла местным, только что принятым в НТС молодым людям. Девушки организовали группу, писавшую тексты на больших листах бумаги. Листы эти расклеивали по городу и за городом.

Сначала тексты для плакатов брали почти дословно из привезенных с собой брошюр. Оттуда переписывали и лозунги. Это была критика коммунистической системы, мысли о том, какой должна быть будущая свободная Россия. О немцах - сообразуясь с обстановкой и настроениями - решили вообще ничего не говорить, ни хорошего, ни плохого. Писали лозунг "Никто за нас русского дела не сделает!", считая, что для понятливых людей этого достаточно.

Однако вскоре оказалось, что одного этого лозунга мало. Немцы начали вербовать людей на работы в Германию, распространяя в оккупированных областях громадные количества листовок, заманчиво описывая условия, в которых будут жить и работать завербовавшиеся. Рабочим в Германии пришивали значок "Ост" ("Восток") и держали их почти как заключенных, на полуголодном пайке. Но народ этого еще не знал, и в первое время в Германию никого насильно не вывозили - люди записывались добровольно. Дома, в опустевших и выгоревших городах и селах было тоже несладко. А за границу, на Запад, попасть было интересно. Старики, помнившие первую войну, говорили, что "у немцев хоть и строго, но зато порядок". Образованные люди ожидали в Германии знакомств с культурными немцами (народ дал таких философов, таких композиторов, таких писателей!..).

Надо признаться, что из призыва НТС "ни большевиков, ни немцев!" в первое время успешно действовала лишь его первая половина. Большевиков хорошо знали, и подавляющее большинство народа считало, что это враг, которого следует как можно скорее убрать с дороги. Машина немецкой восточной политики еще не начала работать в полную силу, и к немцам еще присматривались, изучая. И надеясь, что их польза и наша польза хоть отчасти совпадают - "немцы же не дураки?"

Восточное министерство в Берлине заполнилось меморандумами, в которых авторы объясняли немцам, что они действуют неправильно, призывали немецкое руководство действовать разумно, в союзе с русским народом. Писали в большинстве правильно, только зря, в глухое ухо.

В занятые города потянулись тыловые учреждения, СД, гестапо (военные комендатуры оставались лишь в прифронтовых городах). Население уже хорошо поняло, что гибель пленных в лагере объясняется вовсе не "временными затруднениями"...

Брянская группа. НТС посчитала, что следует четко и открыто сказать, на какой позиции мы стоим. И не только в личных беседах, но и письменно заявить о своем отношении к немецкой политике в России.

Сказали об этом все в тех же плакатах. В них описывали условия, в которые на самом деле попадают "восточные" рабочие в Германии, говорили, что наших пленных морят голодом, вместо того чтобы искать среди них союзников в борьбе против коммунизма. Плакаты заканчивали лозунгом: "Победить коммунизм может только независимая русская сила!"

И вот особенности тогдашней обстановки, которые сегодня многим трудно понять: копии этих плакатов В. Кашников отправлял руководству НТС по условному адресу в Варшаве - через знакомых "хороших немцев"!

В начале 1943 года предоставилась возможность послать курьера в Варшаву: грузовик шел туда и возвращался обратно. На общем собрании Брянская группа НТС решила отправить курьером В. Кашникова, чтобы подробно доложить руководству о проделанной работе, получить советы и инструкции.

"Посев" № 6 за 1991 г.

Оставить отзыв
Другие статьи
Заказать звонок