Общество, политика, власть
Беседа с д.и.н. А.В. Репниковым о новой книге, вышедшей в издательстве «Посев» под его редакцией, о боях за историю, политике памяти в современной России и перспективах появления национальной идеи
– Александр Витальевич, 19 ноября 2016 года в Гороховце Владимирской области был открыт памятный камень политику и общественному деятелю Василию Витальевичу Шульгину. Церемония была приурочена к 40-летию со дня смерти Шульгина и к 60-летию его освобождения из Владимирского централа. Тогда он и был отправлен в г. Гороховец и помещён там в инвалидный дом, где прожил около двух лет. 13-тысячный Гороховец не является крупным культурным центром – тем не менее, нашлись энтузиасты, собравшие средства и заручившиеся поддержкой местной администрации. Был установлен этот камень, служащий не только своеобразным «местом памяти», но способный стать значимым культурным и туристическим объектом этого небольшого города. А насколько это событие, подобное акции памяти В.В. Шульгина, типично для современной России? Как проходили в последние годы юбилейные даты, связанные с жизнью и деятельностью других деятелей консервативной мысли?
– Важно отметить, что эта акция очень не типичная, хотя, казалось бы, после 1991 года, когда стали восстанавливать память об историческом прошлом, ликвидировать «белые пятна», можно было не только издавать книги, снимать фильмы, но и больше работать над увековечением памяти.
Если мы будем говорить о местах памяти, связанных с русскими консерваторами XIX–XX вв., то сможем назвать лишь немногие. К.Н. Леонтьеву установлены памятные доски в Оптиной пустыне и на здании российского посольства в Стамбуле. В Ржеве есть памятник Тертию Ивановичу Филиппову, одному из друзей и единомышленников Леонтьева. Появилась мемориальная доска В.В. Розанову в Сергиевом Посаде на доме, в котором он жил. Есть там и библиотека, которая носит его имя. В том же Сергиевом Посаде установлена памятная доска, посвящённая П.А. Флоренскому. Таким образом, памятники и доски связаны с местами, где эти люди жили и работали. Но, в том же Посаде нет ни одного места памяти Л.А. Тихомирова, даже могила не сохранилась, хотя его «Монархическую государственность» неоднократно переиздавали в России, а студенты изучают его наследие в рамках курсов истории права и общественной мысли. Нет памятных знаков, посвящённых К.П. Победоносцеву, за исключением его восстановленного памятника на его могиле за алтарём Введенской церкви при Свято-Владимирской женской церковно-учительской школе в Санкт-Петербурге. Причём стоит отметить, что, скорее всего, на этом месте самой могилы не сохранилось и его своего рода кенотаф. Особняк обер-прокурора на Литейном, 62 сейчас в заброшенном состоянии. Между тем в 2015 году была выпущена почтовая марка с портретом Победоносцева в серии «Выдающийся юрист России». Это, пожалуй, единственная марка в нашей стране, посвященная консерватору. Если же говорить о местах захоронений. То вспомним К.Н. Леонтьева и В.В. Розанова. В Гефсиманском скиту есть крест там, где сейчас кенотаф К.Н. Леонтьева. И у Розанова там символический крест с дощечкой. Есть ухоженная могила М.О. Меньшикова и его близких на Валдае. Есть другие захоронения, но вот памятных досок или памятников, пожалуй, и не вспомнить. Как мы видим, мест памяти, связанных с русским консерватизмом не так много, и за ними стояли или энтузиасты, или силы, связанные с РПЦ. Мы не найдём памятников или памятных знаков лидерам правых партий. Славянофилам повезло больше – их в свои ряды записывают и либералы. Например, памятную доску А.И. Кошелеву под Рязанью установил фонд «Русское либеральное наследие».
– Это своего рода невнимание к консерваторам в современной России обусловлено тем, что руководством страны не востребована консервативная модель, или тем, что нынешние консерваторы, по крайней мере те, кто себя таковыми позиционируют, не могут определиться со своими истоками, преемственностью и «пантеоном» – кто герой, чьими именно наследниками себя считать? Ведь с белыми генералами проще, хотя там есть спорные фигуры, но мы лидеров можем назвать. Фигуры правых разноплановы – и идейно, и по тому, как сложилась потом их личная и общественно- политическая судьба. Не хватает господдержки, нет центра – поэтому несколько локальных незначительных акций?
– Вы затронули очень важную проблему. Без инициативных людей, с одной стороны, и без поддержки этих инициатив, с другой, мало что удается. Могут быть яркие, активные инициаторы на местах, но если у них нет поддержки, то их силы заглохнут. Далеко не всегда у нас понимают, что такое консерватизм, тем более консерватизм того времени – он был очень сложным, противоречивым. Тот же Шульгин – это в большей степени русский националист, чем консерватор. И вот из этих осколков прошлого, как представители власти, так и просто интересующиеся историей люди выбирают то, что им наиболее близко. Цельной картины консерватизма нет. Попыткой упорядочить имеющиеся представления о русской консервативной мысли был выпуск нами в 2010 году большой энциклопедии «Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века». В ходе работы над ней стало ясно, насколько разношёрстный, пёстрый консерватизм был в нашей стране. Если бы собрать вместе упомянутых там людей за одним столом, то они вряд ли нашли бы общий язык. Владимир Пуришкевич и Алексей Хомяков, Константин Леонтьев и Николай Марков, мечтатель из дворянской усадьбы и вожак черносотенных толп и т.д., и т.д. Нечто подобное мы наблюдаем и сейчас. Не говоря уже о том, что иногда начинают оперировать термином «консерватизм» люди, на самом деле от русского консерватизма далекие, ориентирующиеся, например, на консерватизм американский, японский и даже на советский. Кто-то твердит о либеральном консерватизме, а кто-то о консервативном либерализме. Мы видим, что не отрефлексировав прошлое, очень трудно его понять и анализировать. А чтобы отрефлексировать, надо погрузиться в ту эпоху, знать её. Для этого требуются интеллект, время и силы. Зачастую в современной политической борьбе, противостоянии это оказывается слишком сложным, поэтому берут одну какую-нибудь фигуру, уместно (или не совсем) по какому-то отдельному поводу используют её цитаты и через некоторое время забывают. Помню, как в 90-е годы совершенно разные политики цитировали Ивана Ильина. Однако, он в течение жизни менял свою позицию по разным вопросам: принял Февральскую революцию и приветствовал Временное правительство. Потом разочаровался, упрекал А.Ф. Керенского, поддерживал Л.Г. Корнилова, стал убеждённым антибольшевиком. Вот и В.В. Шульгина иногда рассматривают как человека, который свои взгляды не менял. Но за 98 лет жизни его взгляды и оценки менялись, о чём не стоит забывать. Наша книжная серия показывает Шульгина в разные периоды его жизни. Сначала это убеждённый борец с революцией, только-только показавшей свою силу в 1905–1907 гг., затем Шульгин периода Гражданской войны, периода эмиграции и, если серия продолжится, надеюсь, Шульгин в другие периоды своей жизни. Часто издательства выпускают работы Шульгина, И.А. Ильина, А.И. Деникина, И.Л. Солоневича и других мыслителей только какого-то определённого одного периода. А такие фигуры нужно рассматривать на протяжении всей их жизни. Нужно обратить внимание и на тот факт, что до сих пор нет полной биографии Шульгина от его рождения до смерти. Впрочем, тут Шульгин не одинок. Есть много интересных публикаций Ю.Т. Лисицы об Ильине и его публикаций трудов самого Ильина, но полной биографии мыслителя мы тоже не видим, кроме книги Н. Полторацкого, который работал за границей, а значит лишь с определённым кругом доступных источников. Сейчас исследователи уже могут написать добротную биографию, но не делают этого.
– Может быть, проблема в том, что Ильина отождествляют с праворадикальными течениями в эмиграции?
– Ильин действительно приветствовал фашизм и даже национал-социализм, но, на мой взгляд, это позиция Ильина на определённом этапе его жизни. Но это, например, не помешало перезахоронить останки философа в Москве. Скорее, дело в отсутствии системы в изучении русского консерватизма и его представителей. Более продуманную политику памяти проводят либералы. Только вышеупомянутый фонд «Русское либеральное наследие» инициировал установку мемориальной доски графу М.М. Сперанскому, либеральным публицистам Н.А. Белоголовому в Иркутске и А.И. Васильчикову в Липецке, министру народного просвещения при Александре Втором А.В. Головнину в Рязанской области, историку и видному кадету А.А. Корнилову в Иркутске, члену Государственного совета, кадету В.А. Кудрявому в Вологде, около двух десятков мемориальных досок либералам – членам Государственных дум Российской империи, одному из лидеров либерального движения Якутии начала XX в В.В. Никифорову-Кулумнууру, меценатам В.Н. и М.К. Тенишевым, философу Ф.А. Степуну в Калужской области, русскому философу, культурологу и поэту В.В. Вейдле, писателю Б.К. Зайцеву и философу Г.П. Федотову в Калуге, мемориального камня князю Петру Долгорукову (скончавшемуся во Владимирском централе), восстановлен памятник депутату ГД. В.С. Соколову. Кроме того, по инициативе Санкт-Петербургского Союза учёных, социологического общества им. М.М. Ковалевского, Политехнического университета появилась в Северной столице доска М.М. Ковалевскому. Впечатляет, не правда ли?
Если говорить о сохранении памяти о Белом движении, то надо учитывать, что белые – не всегда были непременно либералы или консерваторы, это были просто патриотически настроенные военные, которые не являлись публицистами, философами, политическими мыслителями. Есть определённая программа увековечивания памяти, ведётся систематическая работа. Можно назвать проект А.Н. Алекаева «Белые войны», в рамках которого был установлен памятник С.Л. Маркову в Ростовской области и перенесён из Харбина в Москву прах В.О. Каппеля. Есть памятники чинам Северо-Западной армии, установленные РОВС и центром «Белое дело», мемориальные доски А.В. Колчаку в Санкт-Петербурге и Владивостоке, памятник ему в Иркутске. Наиболее серьезная акция – перенесение останков А.И. Деникина, И.А. Ильина, В.О. Каппеля – одна из попыток создания некого мемориала, но это не было продолжено.
– Замечу, что многие, кто занимается увековечиванием памяти о Белом движении, связывают его с продолжением Первой мировой войны и уделяют внимание тем деятелям, кто имел заслуги в предшествующий период. У того же Алекаева был проект, связанный с П.К. Ренненкампфом – установка мемориальной доски в Гусеве Калининградской области, бывшем Гумбиннене – человеком, рано убитым и в Белом движении не участвовавшем. Это был довольно необычный и смелый выбор, т.к. о Ренненкампфе сложилось устойчивое негативное общественное мнение.
– Военные деятели в целом были всё же далеки от общественной мысли. Если вернуться немного назад в XIX век и вспомнить, например, генерала Михаила Скобелева, то он ближе к консерваторам, чем к либералам и тем более к левым. Ему установлена мемориальная доска на комендантском доме Петропавловской крепости. Военные больше известны обществу, о них чаще пишут книги и снимают фильмы. Понять судьбу того или иного участника Первой мировой войны или Белого движения современному обывателю иногда проще, чем сложные изгибы судьбы какого-нибудь философа. Влияет и то, что жизнь мыслителя зачастую протекает не так бурно, как у политика или военного. В Шульгине это в определённой степени соединилось. С одной стороны, он активный политик, депутат Государственной думы Российской империи трёх созывов, участник Первой мировой и Гражданской войн. И, вместе с тем, он яркий публицист – человек слова, журналист, писатель и в определённой степени мыслитель. В своих работах он переходит от описательного уровня в отношении тех или иных событий на уровень обобщения и анализа. Тем более это связано с тем, что его богатый опыт позволял не только описывать то, что уже произошло. Он пытаться также понять, почему это произошло и какие могут быть последствия. Первый посевовский сборник Шульгина «Россия, Украина, Европа» как раз показывает эту его разносторонность. Книга включает в себя выступления Шульгина с думской трибуны, статьи в «Киевлянине», демонстрирующие нам журналиста, ежедневно откликавшегося на события. Есть в сборнике размышления периода Гражданской войны, связанные с Брестским миром, украинским национализмом с критикой тех или иных неприемлемых для Шульгина революционных взглядов. Завершают книгу две впервые переизданные в России работы, в которых Шульгин в виде утопии пытается создать картину будущей России, т.е. это уже не мемуары, не публицистика, а футурология. Не могу удержаться от комплимента – кроме издательства «Посев», как это и не удивительно, за прошедшие с 1991 года 25 лет ни одно другое издательство не обратило внимание на эти две футурологические книги Василия Витальевича. Переиздают как правило одно и то же, никто не пытается представить нового Шульгина. Изюминка изданий «Посева» – это не тот Шульгин, к которому привыкли читатели за многие годы, а неизвестный, неожиданный во многом Шульгин. К тому же его работы издаются без купюр и изъятий. Это с самого начала стало лицом серии – Шульгина надо публиковать полностью. Причем оригинальный текст статьи или брошюры, не только публикуется полностью, но и комментируется. Вторая книга представляет собой полное издание «Трёх столиц», которое сделано по берлинскому оригиналу 1927 г.
– Получается, что и властным элитам сложно представить и подать историю России как единый процесс? Ведь долгие годы отмежёвывались от дореволюционной России и наследия Русского зарубежья, Русской Православной церкви.
– Нет чёткого представления, в каком направлении двигаться. Понятно, что никто раскола не хочет, если не говорить о маргиналах. Но возникает проблема, на какой основе примиряться. Тот же Шульгин близок многим современным национал-большевикам тем, что потом частично признал опыт Ленина. Ильин остался более последовательным и радикальным антисоветчиком, хотя начинал как либерал и был близок к кадетской партии, но потом оставался в рамках правого сегмента. Мы не найдем бесспорных фигур в истории периода революций, Гражданской войны и эмиграции. А.И. Деникин одним может быть симпатичен тем, что не признал А. Гитлера, а другим совсем не симпатичен, так как боролся с большевиками, а после войны сыграл определённую роль в начале «холодной войны», ратуя за более жёсткую позицию США по отношению к СССР. Примерить «красных» и «белых» каким-то памятником, акцией, событием так и не удалось. Такой попыткой символического окончания Гражданской войны, на мой взгляд, было перезахоронение останков царской семьи. Коммунисты в 1990-е гг. стали по политическим мотивам обращаться к православию, наследию религиозных мыслителей (посмотрите докторскую диссертацию Г.А. Зюганова и некоторые его книги того периода). Но вместо примирения, мы в итоге видим продолжение столкновений: в публицистике, в интернете, в обществе. Споры «сталинистов» и «антисталинистов», «красных» и «белых». Возникает вопрос, почему примирение не состоялось.
– Даже победа во Второй мировой войне, как, может быть, и хотелось властям, не смогла стать объединяющим символом. Что делать с теми из наших соотечественников, кто сражался на стороне Гитлера?
– Мы получили подобную проблему в большей степени именно в XX в. Но и предыдущая история отнюдь не была цельной, монолитной. Такой она обычно выглядит лишь на страницах школьных учебников. Но в действительности она полна примеров столкновений как внутри народа и по линии: «власть» – «народ». Есть «правды власти». Правда Алексея Михайловича или Екатерины Второй. Есть «правда бунта» со Степаном Разиным или Емельяном Пугачёвым. Одна правда была у тех, кто шёл за Петром Великими и его реформами, с другой стороны находились те, кто считал Петра ниспровергателем, разрушительной силой, чуть ли не антихристом. С одной стороны, была правда власти, проводившей церковную реформу, с другой стороны – тех, кто отвергал троеперстие и выступал против реформы. Мы не найдём ни в своей истории, ни в истории любой другой страны чёткой поступательной линии. Большевики попытались это сделать. Это хорошо продумали и осуществили при Сталине – в рамках «Краткого курса…», учебника под редакцией А.В. Шестакова и проч. В рамках, которые контролировались и ограничивались государством. Но возвращение сейчас к фиксированным рамкам истории бесполезно, обречено.
– В дореволюционной России политика памяти тоже велась государством интенсивно. О ком-то из правителей или деятелей не говорилось вовсе, о ком-то говорилось хорошо, а кто-то был злодеем.
– Конечно. Можно вспомнить хотя бы Павла Первого. Ведь не писали, при каких обстоятельствах и почему он погиб. Исключительно позитивно оценивались представители династии и в многочисленных публикациях, посвященных 300-летию Дома Романовых. Возникает в этой связи проблема: до какой степени можно вести изыскания, углубляя знания о прошлом, не разрушая при этом целостности системы власти. Это, с одной стороны. А с другой стороны, насколько система вообще цельная. Ведь есть противоречия, многочисленные факторы, которые на эту систему влияют. Проблема и в том, как отражать прошлое. Нужно ли выдавать «на публику» всё и про всех, или что-то ограничивать, или давать только то, что в конкретный момент выгодно какому-то лицу.
– Вопрос ведь и в том, кто задаёт правила, и кто арбитр?
– Безусловно. В царской России и в СССР информацию контролировала власть. В период перестройки контроль был ослаблен, в 1990-е гг. в силу ряда причин он был ещё более минимизирован. Причём то, что появлялось, например, на книжных прилавках в 90-е, сейчас уже появиться не может. Можно вспомнить и ельцинскую попытку «госзаказа» национальной идеи. Ничего не вышло. А способна ли вообще сейчас какая-то группа интеллектуалов эту идею сформулировать и «выдать»? Она созревает «снизу» или предлагается властью? Нужно учитывать и разницу мировоззрения представителей разных социальных групп, жителей столицы, крупных и провинциальных городов или сельской местности. Есть что-то, объединяющее их всех? Идеология, религия, патриотизм, спорт? Культура как объединяющий элемент в последние годы всё больше сдаёт позиции. Возникают споры, кого считать классиками. По какому принципу проводятся мемориальные мероприятия, конференции, устанавливаются памятники, публикуются мемуары? Инициатива часто исходит от энтузиастов или руководителей регионального уровня. В небольших городах более трепетно относятся к памяти своих земляков или людей, которые жили в этих местах. Вот и Шульгину мемориальную доску открыли сначала во Владимире, на доме, где он жил, а теперь в Гороховце, который ещё меньше, чем Владимир. В качестве сравнения можно вспомнить многолетнюю дискуссию в Москве по поводу переименования Таганского тупика в ул. Владимира Высоцкого, хотя увековечить имя Высоцкого именно в районе Таганки было более чем уместно.
– Получается, что процесс действительно идёт «снизу», а для жителей небольших городов патриотизм получает реальное наполнение, не абстрактными и неизвестными героями, а своими, близкими, «доморощенными»? Но кого они выбирают, купцов и меценатов дореволюционной России или большевиков-подпольщиков и партизан?
– Определённая топонимическая политика была и в царской России. Вспомним памятники и топонимы, связанные с Петром Великим, Екатериной Великой, Романовыми в целом, например, Романов-на-Мурмане (будущий Мурманск). Сразу после Февральской революции был поднят вопрос о переименованиях и запущен этот процесс. Потом пришли большевики и свои названия внедрили. Белые своих героев увековечили в названиях «цветных» полков, бронепоездов. Если бы они победили, то были бы у нас улицы Л.Г. Корнилова, проспекты А.В. Колчака и т.д. При Н.С. Хрущеве тоже была своя волна. Исчезало с карты имя Сталина, имена выступивших против Хрущева Г.М. Маленкова, Л.М. Кагановича (московский метрополитен когда-то носил его имя). В Перестройку началась новая волна, причем явно «сверху» определялось четко, какие именно названия надо убирать, а какие стоит оставить.
– Название станции метро «Войковская тогда осталось прежним. Почему?
– Стоило бы спросить тех, кто был в годы перестройки близок к власти, правда, не все из них живы, как, например, А.Н. Яковлев. Определялось же всё не спонтанно, когда имена Л.И. Брежнева или А.А. Жданова убирались. Проводилась определенная «подготовка» в прессе (например, в отношении личности Жданова), формировалось общественное мнение. Пожалуй, пик этой политики был, когда Ленинграду было возвращено историческое название. Постепенно эти мероприятия были выведены из сферы общественного обсуждения и внимания. Лишь отдельные группы людей спорят сейчас, например, о переименовании Волгограда в Сталинград.
– Но заметьте, сторонников переименования в Сталинград больше, например, сторонников возвращения на карту Царицына, не так ли?
– Здесь опять возникает вопрос сочетания «красного» и «белого», советской и монархической традиций. Может ли быть некий баланс? Власти пытаются не раскачивать ситуацию, дать и тем и другим видеть увековеченными любимых героев.
– Но что делать, когда эти герои часто противоположны, как Господь и сатана?
– В связи с приближающимся столетием событий 1917 г., если говорить прагматично, возникает проблема примирения. Мы видим, что раскол не ликвидирован. Можно ли это преодолеть и почему это вновь возникло – вот что интересно. Причем в дискуссию очень часто ввязывается молодёжь. Это же не древние сталинисты спорят со старыми монархистами.
– К сожалению, среди этой молодёжи сильны левые настроения, а не правые или либеральные идеи. Эти ребята рассуждают о советском опыте, о Советском Союзе, в котором они не жили. Почему они выбрали эту старую идейную платформу сейчас, когда появились публикации, открылся доступ к широкому кругу источников и стал возможным здравый анализ событий прошлого века?
– Многие публицисты иногда пишут книги, не изучив хорошо источники. Просто у них есть своя точка зрения и документы им не нужны. Я предложил недавно одному интересующемуся историей человеку почитать Шульгина. А тот ответил: «Я уже все про него знаю». У него уже есть мнение, что Шульгин – февралист, изменник монархии и т.д. и т.п., поэтому читать ему больше ничего не надо. Люди начинают выбирать лишь те факты, которые вписываются в их концепцию, а не анализируют события, исходя из разных позиций. Начинается философствование с помощью мышки в интернете. Человек бросается фразами, иногда абсурдными, некий поток сознания. Но вот это находит отклик, обретая тем самым популярность. Люди выпускают пар в интернете и то, что раньше писали на заборе, пишут в соцсетях. Не забывайте и про заказной троллинг. Знающие люди редко вступают в споры и не агрессивны. Возникла проблема легковесности суждений, особенно в интернете, обесценивание слов, утрачивание их смысла, подмена смысла, как мы видим это и на примере понятия «консерватизм». Не говорю уже, о СМИ и телевидении. Вот на этом фоне происходит падение интеллектуального уровня населения. Многие и не хотят поднимать свой уровень. Полагаю, что интеллектуальный уровень иногда должен быть насильно поднимаем. Нужно принуждать к просвещению.
– Но сейчас высшее образование получают практически все, хотя бы на уровне филиала вуза, однако качество образования низкое. Панацея ли в том, чтоб всех отправить учиться и всем выдать этот диплом? Повысит ли это интеллектуальный уровень?
– Согласен. Есть ли потребность в таком количестве, например, юристов? Возникает вопрос, что же делать? Давать лишь среднее образование всем, порождая интеллектуальную дифференциацию? Проблем в высшей школе масса! Государство, предоставляя бюджетные места, должно формировать госзаказ, понимать сколько и каких специалистов ему нужно и т.д.. Это одна из проблем нашего недокапитализма. Капитализм эти вопросы все же регулирует. В СССР, к слову, было планирование.
А что касается падения интеллектуального уровня. Сказывается здесь и усталость, о чём, кстати, тоже писал Шульгин. Усталость психологическая, физическая, когда человек, приходя домой, не хочет забивать себе голову. Получается, что все пишут о себе и никто это не читает. Я здесь немного утрирую, но есть масса людей, которым важно только зафиксировать всё вокруг себя: то, что этот человек сейчас пьёт, мороженое, которое он сейчас ест, лужу за окном, на которую он сейчас наступит.
– Но они фиксируют сиюминутное, не делая концептуальных обобщений, как мы видим на примере деятелей прошлого. У людей начала века, у депутатов царской думы не было аккаунтов в соцсетях, не было возможности постоянно общаться напрямую с избирателями. Сейчас можно спокойно подписаться на Марию Кожевникову или Наталью Поклонскую. У политиков начала века не всегда была возможность даже в прессе постоянно высказываться о злободневных проблемах.
– Да, согласен. Я был поражён, когда готовил первый том Шульгина, тем количеством ссылок на художественные произведения, крылатых фраз, которые он употреблял в своих думских речах. Если взять книгу «Три столицы», то мы заметим, что он хорошо знал литературу того времени, романсы, поэтические произведения. Он совершенно спокойно цитирует (пусть и не всегда точно) по памяти целые куски из М.Ю. Лермонтова, А.С. Пушкина, А.А. Фета. Это показывает общий уровень развития. Я уже не говорю про XIX в., когда спокойно могли писать на французском. У К.Н. Леонтьева работы полны отсылками к Библии, скрытыми цитатами из Святых отцов. Многие вещи сейчас требуют досконального комментария. Написал, например, Шульгин в названии главы «Трёх столиц» «В Бесте», а для нас это совершенно незнакомое слово. Публикатор выступает и как «капитан машины времени». Он переносит читателя из дня сегодняшнего, из соцсетей и айфончиков туда, в то время. Но не каждый читатель хочет, чтоб его туда перенесли, потому что это требует некоего напряжения.
– Получается, что мы у людей XIX в. можем по-прежнему поучиться не только опыту государственного строительства, а их культуре и образованности?
– Конечно. Причём не только у крупных государственных деятелей, но и у депутатов думы. Не стоит забывать, что они сами себе речи готовили, они импровизировали, профессия спичрайтера не была бы тогда популярной. Кстати, Ленин и Сталин сформировались в дореволюционную эпоху. Они сами писали и правили свои тексты, работали с ними, формируя свой стиль. У Хрущёва был своеобразный стиль, иногда даже хулиганский, вспоминайте «кузькину мать». В брежневскую эпоху мы наблюдаем уже стандартизацию. Писался текст, который потом надо было просто огласить. Мы видим, как это постепенно отучивает думать. Переходное время перестройки вновь выталкивает ораторов, которые становятся популярными. Люди слова формируются в определенной среде, при наличии слушателей. Сейчас мало журналистов, отличающихся оригинальным слогом, которые, как Шульгин, сформировали свой стиль.
– Политическая среда дореволюционной России отличалась разительно хотя бы тем, что профессиональных политиков в современном смысле тогда не было, они были связаны массой служебных обязательств, они не могли тратить много сил на политическую деятельность, т.к. должны были зарабатывать на жизнь. Подводя итоги, замечу, что при всех нынешних идеологических треволнениях Шульгин служит хорошим примером как фигура примирения, интеллектуал, достаточно успешный политик.
– Я бы его не назвал успешным политиком, он и сам отмечал, что всё, во что он верил, потерпело поражение. Был монархистом – монархия рухнула, был Белым – Белое движение потерпело крах, за рубежом отстаивал Белую идею, в результате оказался в Советском Союзе и был вынужден в чём-то признать правоту опыта Ленина. Да, Шульгин долгожитель, он мог сто раз погибнуть. Да, он человек мудрый с опытом. Он реализовал себя как политик, но всё, что он отстаивал, потерпело крах. В фильме «Перед судом истории» он давал свой последний бой. Заметно, что когда пытаются нанести удар по тем идеям, которые он считал частью своей жизни, своей судьбы. Тем идеям, которые соответствовали его мировоззренческим основам, то он очень резко реагирует. Ему говорят, что белые проливают кровь, он оппонирует, что кровь родит кровь. Ему говорят о жестокой репрессивной политике белых генералов, он просит не заставлять его перечислять красных полководцев, которые пролили море крови. Он готов был признать, что большевики победили, борются за мир. Но он понимает, что этот фильм останется в будущем, его будут смотреть, и он придерживается неких определенных основ. Допустив много ошибок, выступив с Милюковым против власти, приняв отречение у государя, допустив немало ошибок с той же поездкой в Советский Союз, когда он вольно или невольно воспел систему, против которой боролся, пройдя через тюрьму, Шульгин не даёт оппоненту посягнуть на важные для него вещи. Я бы рекомендовал сначала пересмотреть фильм «Перед судом истории», а потом уже и книги Шульгина захочется прочесть.
– Согласитесь, что Шульгин был борец и деятель, он ошибался, как и многие, кто так или иначе занимался политикой, но, по крайней мере, он шёл до конца. Будучи государственником, он рассуждал, не сидя на мягком диване, а в пылу сражений, о том, как обустроить Россию, пытался что-то сделать. Он хотя бы этим интересен.
– Необходимо подчеркнуть, что, будучи депутатом думы, когда началась Первая мировая война, отправился на фронт, был ранен под Перемышлем, руководил затем питательно-перевязочным пунктом. А мог бы остаться в тылу. Он имел военный опыт, отслужил в армии. В книге очерков «1920 год» Шульгин в легкой манере пишет о событиях Гражданской войны, но ведь он реально видел все эти ужасы смерти, гибель близких, болезни, о которых пишет. Например, он рассказывает о т.н. «Бредовском походе» и самоубийстве генерала П.Г. Васильева после того, как румыны не пропустили белых через Бессарабию – ещё недавно русскую территорию, рассказывает без истеричности и пафоса, словами корреспондента. Так что Шульгин в «1920 годе» очень интересен, тем более мы впервые сделали к этой работе подробные комментарии. Интересны и тексты Шульгина и его биография. Не случайно в наших книгах есть вступительные статьи с изложением основных событий из жизни Шульгина.
Оставить отзыв